Читать книгу - "Необитаемое сердце Северины - Нина Васина"

Когда бутылка опустела, Солодуха достала из-за пазухи чекушу самогона, но тетка Армия категорически воспротивилась.

– Мне еще хлебом заниматься, а от твоей бурды я в отключку – штопором!

Солодуха убрала бутылку и обиделась. Поднялась, засобиралась уходить.

– И нам пора, – встал Лаврентий и многозначительно посмотрел на Северину. – Пойдем проверим условия проживания несовершеннолетней. Произведем, так сказать... осмотр...

Он пошатнулся, наклонился за упавшей у стола ушанкой, а сам быстрым взглядом окинул Северину. Девочке стало интересно – она поняла, что Лаврентий совсем не пьяный.

Пришли в ее избу. Солнце шло на закат. В избе холодно. Лаврентий сел у двери на скамью, положил рядом рюкзак, снял ушанку, пригладил волосики на макушке и сказал буднично.

– Раздевайся.

Северина постояла, раздумывая, потом спросила:

– Как раздеваться?

– Наголо, – велел Лаврентий.

– А зачем?

– Проверим, нет ли побоев... увечий каких или еще чего...

Северина сняла телогрейку, свитер... Пока расстегивала пуговки байковой рубашки, смотрела на Лаврентия. Тот разглядывал печь, стол у окна, старинную этажерку с книгами. На верхний полке ряд одинаковых корешков – Эмиль Золя. Северина сняла майку. Лаврентий рассмотрел ее тонкое тельце, тяжко вздохнул.

– Плохо ты ешь, Северина Полутьма. Развитие имеешь недоразвитое. Десять лет – пора уже... припухлости разные иметь, месячные... У моих вон девок – с девяти лет пришли. Ладно, одевайся, штаны не надо снимать.

Северина быстро закуталась в платок и спросила:

– Зачем вам мои припухлости?

– Вот когда будут, тогда покажу, зачем, – Лаврентий поднялся и пошел к двери. Задержался. Не поворачиваясь, заметил: – Холодно в избе, плохой за тобой пригляд.

Дверь резко распахнулась, вошла тетка Армия с короткоствольным автоматом. Лаврентий замер, уставившись на дуло у своего живота.

– А мы бабы северные, архангельские, позднее созревание имеем! – заявила она. – У меня, к примеру, только в шестнадцать пришли. Севка, оденься! А я с дядей на улице поговорю.

– Не бей его, – просит Северина, наблюдая процесс протаскивания Лаврентия через порог за шкирку.

– А чего его бить? Пристрелю на ..., и все дела!

Северина одевается у окна и смотрит, как на улице тетка Армия что-то с улыбочкой говорит Лаврентию, и от этого он резко наклоняется в приступе тошноты. И выливает все застолье рвотой. Армия пинает его ногой в зад, Лаврентий падает лицом в свое добро. Потом садится и вытирается снегом. Армия сует ему в руки лыжи. Лаврентий смотрит жалобно, показывает рукой на багровое солнце, уже просевшее в черноту леса. Скоро стемнеет. А до проезжей дороги шесть километров. Северина уверена – он боится волков в темноте. Еще она знает, что ему отвечает Армия – Гераська тоже боялся по темноте в школу на лыжах ходить. Лаврентий становится на лыжи и уходит вразвалку. Тетка Армия машет рукой в окно девочке. Северина выходит на крыльцо.

– У кого ночевать будешь? – спрашивает Армия.

– Дома буду. Сейчас затоплю. Сегодня по телеку «В мире животных».

– А не забоишься?

– Нет, – мотает головой Северина.

– Испугал тебя этот боров?

– Не-ет!

– Ни капельки?

– Ни капельки! – подтверждает Северина.

– Молодец, – кивает Армия и уходит, унося на выступающем животе автомат.

Северина осматривается, кивает сама себе и улыбается. Подает голос корова. Девочка тащит ведро с пойлом с крыльца. Снег под ее валенками оглушительно хрустит, перекатывается эхом до невидимой речки и обратно, тревожа промерзшую искорками льда тишину.

* * *

ФеликсМамонтов-младший зимой девяносто второго отметил свое тридцатидевятилетие в дорогом ресторане. Гуляли культурно – все люди со степенями, химики-физики, да их жены биологи-филологи. Платил Феликс, он один из круга близких друзей ушел из НИИ и имел небольшой бизнес и дорогой автомобиль.

Наутро Феликс чувствовал себя неплохо, но в который раз отметил, что потребление спиртного странным образом действует на его зрительное восприятие – выравнивает окружающую действительность в плоскость, сплющивая объемные предметы и живность в черно-белые картинки. Поэтому минут тридцать после сна, пока чашка кофе усваивалась организмом, Феликс неуверенно ощупывал в квартире все, что встречалось ему на пути. Это притом, что Феликс совершенно не пьянел и сохранял остроту ума и внятность речи при любых дозах. А вот наутро мир превращался в черно-белый журнал комиксов. Из живности в его квартире находились: юная блондинка лет двадцати с выдающимися формами, собака – белая болонка с красным бантом и воспаленными глазами (Феликс по завещанию взял к себе любимую собаку умершей матери) и канарейка в клетке. Канарейка первой приобрела реальные очертания – Феликс как раз стоял около нее с пустой чашкой, когда черно-белая картинка с прутьями клетки, окном и непонятной птичкой постепенно расцветилась и ожила. Болонка спала на фиолетовом шелковом покрывале в ногах женщины. В большой синей вазе на полу стояли белые хризантемы. Феликс машинально отметил, что сегодня у него в квартире три блондинки и заторопился на встречу с отцом.

Виделись Мамонтов-старший с Мамонтовым-младшим (оба – Феликсы) часто, поэтому младший удивился настойчивости и торжественности, с которой отец приглашал его прийти утром в воскресенье в зоологический музей на Малой Грузинской улице.

В музее было пусто. Никто в десять утра не торопился идти рассматривать коллекции засушенных бабочек и чучела млекопитающих. Отец был в зале с флорой и фауной степных районов. Сидел на стуле рядом со смотрительницей, держал ее руку в своей и что-то проникновенно говорил в застывшее лицо пожилой женщины. Увидев сына, старший Мамонтов встал, поцеловал руку и еще погладил женщину по голове. Феликс занервничал. Последнее время он стал замечать за отцом некоторые странности. Конечно, по сравнению с тем, что он видел в детстве, эти странности можно было отнести к очаровательным особенностям поведения старого ловеласа, не более, но смотрительница выглядела расстроенной.

Отец и сын обнялись (кстати, еще одна «очаровательная» особенность – Феликс-старший после шестидесяти стал обниматься, целоваться и рассказывать об увлечениях юности всем подряд).

Отец отвел Феликса в небольшую комнатку со столом, старым диванчиком и множеством цветочных горшков. На маленьком столе стояли телефон, электрический чайник и вазочка с печеньем. И Феликс понял, что смотрительница – не случайная знакомая, отец знает ее давно, она предоставила свое дежурное помещение, и ему стало легче. Они уселись, соприкасаясь в тесноте коленками.

– Чем ты только что огорчил даму? – спросил Феликс.

– Сказал, что скоро умру, и мы, наконец, будем вместе.