Читать книгу - "Персональный миф. Психология в действии - Вера Авалиани"

По существу, оба этих обстоятельства и сделали меня женщиной – отдавать тело, но защищать душу – это важнее, чем защищать тело и отдавать душу. Но уйти от него здесь и сейчас было абсолютно невозможно. Всё равно что себе вырезать сердце по-самурайски.

Мы в полном смысле слова за неделю знакомства ни разу не поговорили. Зато целовались и сексом занимались до умопомрачения. Почти не ели. Рамаз даже специально сам себе – о камень – сломал кисть руки намеренно, чтобы не тренироваться – он ведь был в команде горнолыжников одним из лидеров. А потом он увёз меня в Тбилиси, познакомил с милой, грустной мамой – педиатром по профессии, которая обрадовалась тому, что её сын, наконец, решил жениться. Обрадовался и его папа, ловелас с седыми висками. Он так нежно меня поздравлял, что Рамазу пришлось ему напомнить, что вообще-то я его девушка.

А что у папы были девушки на стороне – об этом и говорить не стоит. А сын был даже внешне очень похож на отца. Так что я только укрепилась в желании уехать домой и забыть Рамаза – не потому, что он сделал что-то плохое, а потому что настолько оказался у меня внутри, что вынь его – и всё, смерть. И продолжать пытку ревностью всю жизнь – просто нереально.

Потому ли, что во мне смешалась влюблённость и горечь разлуки, я так отнеслась к Тбилиси. Я попала в этот город, как муха попадает в ароматное розовое варенье со свежими грецкими орехами. Спустя много лет я, побывав в Париже, поняла, что Тбилиси буквально срисован в районе центральных кварталов с этого города. Но при этом гламурность и манерность, шик и весёлость развиты в Тбилиси больше. И окраинные кварталы со старыми деревянными домами и особыми балкончиками словно бы уравновешивают блеск и светскость центра Тбилиси, делая город более нежным, чем Париж. Но тогда я просто гуляла в обнимку с красавцем-мужчиной по горбатым улочкам, нюхала запах лепёшек из тандыра, который пробивался сквозь цветочный. Подолгу сидела на террасе двухэтажного дома с хрупкой, прошлого века, фарфоровой чашкой в руках. А через перила балкона кланялись полные яблок и гранатов ветки деревьев. Всё было так пряно и сладко – наши ночи и наши дни. Впрочем, того и другого было по три. А потом я вернулась домой, к маме, в разваливающийся от отсутствия мужских рук наш дом. И поняла с горечью – второй раз в жизни – что обречена тащить на себе этот дом. Как улитка. Ведь моя мама-инвалид не станет жить ни в каком другом. И одна не сможет. И ещё раз попрощалась с Рамазом, как с принцем из сказки. Как с овеществлённой и сбывшейся мечтой, от которой я отказалась под давлением обстоятельств».

– Ну вот, а вы говорили, что секс будет только завтра.

– Но это ты читал не два, а три часа. Пора обедать.

– А есть ещё щавелевый борщ? – намекнул на своё пристрастие Олег.

– Нет, вчера доели весь.

– Вчера… А кажется, прошло не меньше года с тех пор, как я был так счастлив от возвращения Аньки и моего сына. А теперь не уверен ни в ней, ни в том, что сын – мой.

– Ну, в жизни вообще ни в ком и ни в чём уверенным быть нельзя. Всё движется и изменяется. И каждый крутой поворот открывает новые горизонты.

Олег тяжело вздохнул. В нём – в лице, в фигуре появилась не просто тоска, но и пополам со скорбью. Он облокотился на колени локтями и закрыл лицо на поникшей голове руками. Ирина встала, погладила его по голове. А он поцеловал ей руку в ладонь.

– Счастливая вы женщина. Вас не предавали.

– Такого ни с одним человеком не случалось. Нельзя избежать ни предательства, ни расставаний. Кто говорит, что верен всю жизнь, – лжёт. Себе или другим – не важно. Мы не можем не реагировать на новые впечатления. И надо уехать с любимым на необитаемый остров. Впрочем, там могла бы ему понравиться обезьяна, и случилось бы скотоложство. Оно было очень развито во времена Апулея.

– Апулея? Того, что описывал древнеримские пиры и оргии?

– Ну да.

– Значит, раз вы также любите животных, о…

Ирина расхохоталась:

– Я, конечно, Маугли. Но помнишь, у него как раз случилась любовь с человеческой девушкой. Вот и я была верна своему биологическому виду всегда.

– А Рамазу верны были? – покосившись на Ирину, спросил Олег почти робко.

– Нет. Я отказала ему, когда он сделал предложение о замужестве, предвидя, как отреагирует мама на следующего «нерусского». Но оказалось, что грузины ей как раз нравились. Потому что Сталин был грузин. А мама его обожала. Впрочем, выяснилось это позже, на следующий год. И по поводу другого грузина. Завтра прочтёшь. Пойдём что-нибудь готовить.

– А если съесть что-либо сырым? – видно было, что в возрасте Олега даже любовный крах аппетита не портит.

Оба они по пути сорвали кто что хотел с грядки под окном кухни. Олег захрустел немытым огурцом.

– Странно, что вы отказались от Рамаза. Ведь с ним вы испытали столько чувств.

– И боль, почище той, что ты испытываешь сейчас. Всё же ты пережил острую ревность один раз. А с Рамазом её бы мне предстояло переживать десять раз на дню. Таким красивым был, пожалуй, только мой последний любовник – Славка.

– Вот вы всё время говорите – последний муж, последний любовник. Разве можно быть в этом уверенной.

– После двух инфарктов – нужно, – невесело резюмировала Ирина. – Но ты прав. Последний любовник был у меня вчера.

– То есть? Папаша всё же был у вас?!

– Нет, случайный знакомый. Просто я настроилась. И расстроилась…

Олег крошил овощи мгновенно. А Ирина тёрла сыр для пасты по-венециански. В соус к ней входили также сливочное масло и чёрный перец с солью. Так что это было самое быстрое блюдо из возможных для приготовления.

– Наверное, дальше у вас в книге идёт качественное сравнение страсти и любви? – голос Олега сделался жёстким после сообщения о легкомысленном поступке уважаемой им женщины.

– Ну вот ты и пригодился, – решила поощрить его Ирина. – Надо вписать эти рассуждения в текст в этом месте, после рассказа о Рамазе. Не зря съешь свою тарелку пасты.

– Свои две тарелки, – уточнил Олег, довольно ухмыляясь.

После обеда, однако, философствовать не захотелось. Кровь отлила от головы, и оба дообеденных философа разбрелись по комнатам, желая полежать бездумно и подремать перед походом на море.

В дверь постучали слишком настойчиво, чтобы подозревать соседей или случайных прохожих. Требовательно постучали. И Олег натянул джинсы и вышел открывать первым. Ирина вставать не стала – вдруг пришёл Макар. Пусть отец с сыном объясняются без неё.

Но голос был казённым и равнодушным.

– Вы – сын Макара… э.

– Я – сын Макара Э., – полушутливо сказал Олег, пока вошедший коренастый малый не вытащил из кармашка клетчатой рубашки удостоверение участкового.

Олег посмотрел на него со всё нарастающей тревогой.

– Полиция? А что случилось?!