Читать книгу - "Роман с Блоком - Никита Филатов"

Он даже сделал когда-то пометку в своем дневнике:

«Хочу к книгам, от людей в Петербурге ничего не жду, кроме “литературных” разговоров в лучшем случае и пошлых издевательств или “подмигиваний о другом” — в худшем. Но будет так много хорошего в воспоминании о Москве, что я долго этим проживу…

Нельзя упускать из виду никогда существования Москвы, всего, что здесь лучшее и самое чистое».

И еще записал как-то:

«Московские люди более разымчивы, чем петербургские. Они умеют смеяться, умеют не пугаться. Они добрые, милые, толстые, не требовательные. Не скучают…».

В нынешнем 1921 году творческие вечера Блока в новой столице большевиков были назначены на первые числа мая, и, хотя поэт чувствовал себя еще слегка нездоровым, он с радостью согласился на поездку. Тем более что именно там у него были назначены важные встречи по поводу затянувшейся выдачи разрешения на выезд за границу для лечения.

На Первомай Блок выехал из Петрограда в Москву, где ему предстояло выступить с чтением стихов в Политехническом музее, в Доме печати, в Итальянском обществе Данте Алигьери и еще в паре мест. Вместе с ним был приглашен Корней Чуковский, который должен был выступать с докладами о творчестве поэта, и друг семьи Самуил Алянский — по просьбе Блока и его близких, на случай, если ему понадобится чем-нибудь помочь.

В поезде Блока немного беспокоили боли в ноге, однако 3 мая состоялся его первый вечер в Политехническом музее, а 5 мая — второй. По словам сопровождающих, Блок заметно нервничал и волновался. Несмотря на громадный успех, сопровождавший оба выступления, поэт не чувствовал ни радости, ни удовлетворения, жаловался на недомогание и крайнюю усталость.

А потом состоялся тот злополучный концерт в Доме печати, куда поэта привезли на машине из Политехнического музея. Билеты оказались разобранными задолго до назначенного дня, зал был переполнен — послушать «самого Блока» пришли люди различных литературных поколений, все его давние и новые московские друзья.

Встретили поэта тепло и восторженно, прочитал он довольно много, но как-то безразлично, не выбирая стихов — ему, видимо, было все равно. Слали записки, просили еще и еще, Блок снова выходил, останавливался. Поднимал правую руку, проводил слабо кончиками пальцев по лбу, вынимал записную книжку, заглядывал и снова читал, без улыбки, не убирая страдальческой маски с лица. Читал он слабым, тускловатым голосом, и казалось, что произносимые им слова падают мерно и тяжело. В зале стояла напряженная тишина. Ее не нарушали и аплодисменты. Они были не нужны. Каждое тихое слово Блока звучало отчетливо, веско, доходя до самых дальних рядов.

Пожалуй, единственное, что он прочел тогда с поразительным жаром, было первое стихотворение цикла «Пляски смерти»… и зрителям стало до боли очевидно — он рассказывает про себя.

Блок собрался уже уходить в Итальянское общество, где его ждало еще одно, третье за этот вечер выступление, как вдруг кто-то из публики крикнул, что прочитанные им стихи мертвы.

Поднялся шум. Зрителю, выкрикнувшему эти слова, предложили выйти на эстраду. Тот вышел и попытался то ли повторить брошенные из зала слова, то ли объяснить их, — но кругом стало так шумно, что невозможно было ничего разобрать. Друзья Блока, опасаясь, что он может попасть в эту свару, окружили его плотным кольцом, провели к выходу и всей толпой проводили в Итальянское общество…

Сам Блок рассказывал о произошедшем скандале как будто бы равнодушно: