Читать книгу - "Музыка сфер - Элизабет Редферн"

И он прочитывал их, и заносил в книгу, и сравнивал с собственными списками подозрительных лиц и сообществ. Некоторые он откладывал в сторону для дальнейшего расследования, другие помечал для передачи сослуживцам, ведающим такими расследованиями, особенно когда дело касалось столь критически важных мест, как порты и милицейские казармы.

Позднее в тот же день у него был разговор с офицером, одним из вернувшихся из Нидерландов с потерпевшей поражение английской армией. То, что он услышал, на какое-то время вытеснило у него из головы смерть дочери. Офицер с горечью поведал ему о полном фиаско скверно проводившейся кампании, когда к декабрю больше половины пехоты, насчитывавшей двадцать одну тысячу, было выведено из строя тифом, ранами или изнурением от холода и голода. Он рассказал Джонатану о голландских предателях и французских тайных агентах, о ворующих английских обозниках, прозванных солдатами «ньюгейтскими синемундирниками», потому что в большинстве они были приговоренными преступниками». Он рассказал ему о грязных лазаретах, которые представлялись попавшим туда злополучным беднягам всего лишь кратчайшим путем на тот свет.

А затем наступил новый год, лютые морозы, каких не помнили и старожилы; они сковали реки и каналы Голландии таким крепким льдом, что французская кавалерия свободно скакала по ним в погоне за кое-как выжившими, оборванными и изнуренными английскими солдатами. Еще остававшиеся съестные припасы либо увозились не туда, либо разворовывались, так что положенных пайков и обмундирования не было и в помине. Из-за все-таки прибывших фургонов с провиантом вспыхивали стычки между гвардейцами и гессенцами, их исконными врагами; те же, кто слишком ослабел, чтобы сразиться за свою долю, просто умирали от голода на ледяных равнинах Гелдерланда.

По ночам, говорил офицер, солдаты скучивались в немногих уцелевших палатках и слушали волков, воющих в соседнем лесу. Было так холодно, что выдохнутый воздух замерзал на бороде, а моча превращалась в лед, еще не коснувшись земли. Люди и лошади умирали от холода там, где ложились. Шесть тысяч солдат — почти треть экспедиционных сил — погибли за четверо суток. Джонатан выслушал все это, содрогаясь от ужаса.

— Правда ли, как говорили, что мы могли бы оказать отпор в Голландии, если бы морозы не были такими свирепыми? — спросил Джонатан. — Могли бы мы выстоять и отразить французов?

— Одни винят морозы, другие винят затруднения с провиантом, — устало ответил офицер. — Но я вам вот что скажу. Прикончила нас французская разведка. Французы знали все. Неделю за неделей они перехватывали наши обозы с провиантом и отрезали нам путь к отступлению. Они словно бы узнавали о приказах из Лондона прежде наших командиров. Их шпионы были повсюду.

При этих словах он оглянулся через плечо, будто ожидая, что его кто-то подслушивает, хотя они были в кабинете одни. Когда он ушел, Джонатан вернулся к своему письменному столу со свинцовой тяжестью на сердце.

Неудивительно, что английское правительство все увеличивает число своих агентов в Лондоне, в провинциях и на континенте в поисках этих шпионов. Он задал себе вопрос: а что если агенты вроде Ротье крайне ценны для их британских хозяев, и их ограждают, что бы они ни совершали, пусть даже убийства?

В этот вечер Джонатан отправился в переполненную кофейню на Стрэнде, чтобы в одиночестве съесть свой ужин. Но любой сторонний наблюдатель без труда заметил бы, что еда нетронутой остывала на его тарелке, и хотя он пил вино, его вкуса не замечал. Куда бы он ни смотрел, ему мерещилось лицо французского врача в «Ангеле».

Никаких сведений о Товариществе Тициуса он не получил, да и не ожидал получить их после того, что ему нашептал Кроуфорд. И от Александра не было никаких новостей. С тех пор, как он посетил сводного брата, прошло четыре дня. С горечью он пожалел о том, что дал Александру целую неделю, чтобы узнать побольше о французских астрономах. Теперь, когда от напряжения ему сводило внутренности, срок ожидания был слишком долгим.

Внезапно он заметил, что к нему кто-то целеустремленно проталкивается. Абрахем Лакит! И на лице паренька было написано неимоверное возбуждение. Джонатан оттолкнул в сторону свою нетронутую тарелку, а Лакит торопливо вдвинулся долговязой фигурой в свободный стул рядом и взъерошил свои вихры так, что они еще больше вздыбились.

— Сэр, — сказал он почти вне себя, — сэр, вы слышали новость?

Что-то в его выражении исполнило Джонатана страхом.

— Я весь день слушал всякие новости, причем ни одной хорошей. И ты можешь удивить меня чем-то, чего я еще не знаю?

Лакит буквально сиял от сознания важности своего известия.

— Думается, могу, сэр. Понимаете, еще убийство!

На мгновение Джонатаном овладела тошнота. Он закрыл глаза и открыл их, но его пустой желудок всколыхнулся от нового натиска свечного мерцания, смрада густого табачного дыма, клубящегося вокруг него, гула разговоров и смеха людей за соседними столами.

Овладев собой, он медленно сказал:

— Еще одно убийство?

— Да! Утром нашли мертвую девушку, сэр, возле Уайт-Харт-Ярда! И я побежал сказать вам, потому что оно совсем такое же, как то!

— Объясни! — Голос Джонатана охрип. — Объясни, о чем ты?

Лакит не замедлил с объяснениями.

— Ее убили, как ту, другую девушку, сэр. Эта пела в театре «Друри-Лейн». Еще одна рыжая. Ушла с каким-то французом сразу после представления, и ее убили совсем так же. — Он наклонился к Джонатану, уверенный в значимости своих слов. — Задушена, сэр, таким же шнуром; гладеньким, сказали мне, без ссадин. Осмотреть ее позвали констебля Бентхема, и он сказал, что вроде бы все совсем так, как с убийством девушки из «Голубого колокольчика», с тем, про которое он рассказывал вам в тот вечер в караульне…

Он выжидательно умолк, его глаза сияли. Он, видимо, старался подавить юное смакование своей новости. Но ведь она такая, такая волнующая!

Джонатан наконец сказал голосом, дрожавшим от гнева и нарастающей беспомощности:

— А откуда известно, что это был француз?

— Подруги девушки видели его в театре. Слышали, как он заговорил с ней. Подруги эти говорят, что сказали ей, чтобы она никуда не ходила. Они говорят, что он выглядел опасным, а она все-таки пошла, и вот… — Он затянул воображаемую петлю на собственной цыплячьей шее, высунул язык, изображая удушение. Но его клоунада оборвалась: Джонатан ударил кулаком по деревянному столу и рывком поднялся на ноги. Его рюмка со звоном опрокинулась, и по столу разлились остатки кларета. Люди оборачивались на него.

— Простите, сэр, простите, — бормотал Лакит. — Простите! — Он пятился, вытаращив глаза.

С огромным усилием Джонатан взял себя в руки. Он снова сел, но его кулаки оставались сжатыми. Он сказал:

— Ты узнал что-нибудь еще?

— Да нет, сэр, — пробормотал Лакит, сдвигая стул так, чтобы пролитое Джонатаном вино не накапало ему на панталоны. — Нет! Погодите… было кое-что еще. Монеты…