Читать книгу - "Цепная реакция - Андрей Кивинов"

Вика вдруг высвободилась из объятий Быкова и, повернувшись к нему лицом, пристально посмотрела тому в глаза.

— Леш, ты меня не бросишь?

«Я-то, может, и нет, но родные правоохранительные органы могут помочь».

— Скажи, ведь не бросишь? — упрямо повторила она.

— Нет, — глухо отозвался он, отведя взгляд в сторону озера.

Девушка прижалась лицом к его груди. И вряд ли она сделала это исключительно в меркантильных или криминальных целях. Есть вещи, которые чувствуешь.

— Не брошу. Обещаю. Только… Знаешь, я ведь тоже тебя обманул. Дело в том, что… — Леха на секунду запнулся. — Ну, короче, я никогда не был пулеметчиком…

Вика подняла голову и лукаво улыбнулась:

— Ничего страшного. Живут же люди без пулемета…

Внедренный хотел еще что-то сказать, но… Вместо этого склонился и прильнул к ее губам. Затем осторожно уложил объект на траву.

Нет, это была уже не разработка.

Слабак!

* * *

Юный оперативный уполномоченный Юра Никифоров, облаченный в геройскую камуфляжную форму, расплылся в улыбке и шлепнул замусоленной картой по столу.

— Вмастил! Валет!

— Дуракам везет, — подтвердил сей известный научный факт до сих пор находящийся под следствием собровец Елагин. И принялся тасовать колоду по новой.

— А интересно, что такое «валет»? — задал вполне уместный вопрос Никифоров.

— Карта, что ж еще?

— Не, я в том смысле, что «дама» и «король» — это понятно. А «валет» — он кто был?

— «Валет» по-французски означает «слуга», — подал голос эрудит Соломин, доселе мирно дремавший в кресле возле камина.

— А ты откуда знаешь?

— В цирковом училище проходили. Наш цирк ведь от французов пошел. Термины там, в основном, французские.

Солома опять закрыл глаза, словно находился не в засаде, а в доме отдыха ветеранов сцены.

— Внимание всем, движение на дороге! — донесся голос секретного наблюдателя из стоявшей здесь же, на журнальном столике, рации.

Елагин замер и предостерегающе поднял указательный палец. Никифоров поправил под курткой кобуру.

— Отбой воздушной тревоги… — негромко послышалось из динамика спустя несколько секунд.

Сергей выдохнул и продолжил сдавать оперативные карты, скрашивавшие досуг не одного поколения милиционеров.

Со второго этажа спустился автор рисунка «Диалектика межполовых отношений на фоне финансового кризиса».

— Грузовичок, — пояснил он. — Стройматериалы соседям привез.

— Да не приедут они, — предположил Елагин, — это было бы слишком просто.

— Ты б отказался от коллекции орденов стоимостью более ста тысяч долларов? Да еще в нашем захолустье?.. Тем более что после двух проколов у них аппетит разыграться должен… Сорока, давай наверх!

Гриша Сорокин кивнул и, забрав у художника рацию, направился к лестнице.

Репин подошел к сидевшему в одном из кресел другу Лехе. На нем, единственном из всех, не было униформы. Рубашка с нагрудными карманами и тщательно отпаренные брюки.

— Чего раскис?

— Удостоверение верни… — мрачно попросил тот вместо ответа.

* * *

Вражеский микроавтобус притормозил в километре от элитного поселка. Все было готово, но Миронов никак не решался дать команду. Не решался, поскольку привык доверять своему чутью.

Впервые это случилось в 2003-м, в Чечне. Они тогда проводили зачистку в небольшом селе под Шали. Оставалось проверить последний дом. Стас был старшим группы. Он уже собирался вышибить дверь ногой, как вдруг мышцы перестали повиноваться. До такой степени, что не позволяли сделать шаг вперед. Стас замер, не понимая, что происходит, и вдруг, повинуясь безотчетному позыву, нагнулся и принялся перевязывать шнурок на берце. А шедший за ним Андрюха Коновалов ударом ноги — точь-в-точь, как это только что собирался сделать сам Миронов, — распахнул дверь…

Растяжка была установлена на полу, за порогом. Коновалову, успевшему сделать шаг внутрь, оторвало ступню. Его дикие крики до сих пор иногда всплывали в памяти. Сам же Стас отделался тогда легкой контузией.

Так было и два года назад, когда он, уже уволенный из органов, работал с «тольяттинцами». Шла новая волна борьбы за передел собственности, в рамках которой им предстояло в тот день нанести «визит вежливости» директору мебельного комбината. Они еще не дошли до проходной, когда Миронов неожиданно почувствовал ту же, совершенно необъяснимую, слабость в ногах. Как тогда, на зачистке. И понял, что их — ждут.

Группу взяли прямо на выходе из директорского кабинета. Но уголовное дело кончилось ничем. То ли оперативники тогда поторопились, то ли судьи перемудрили, то ли вмешался еще какой-то неизвестный фактор… Скорее — последнее, поскольку директор мебельного комбината подозрительно быстро перешел на другую работу…

И сейчас бывший майор со своими предчувствиями оказался в дурацком положении. Он знал, что за его спиной и так уже идут нехорошие разговоры про картину из музея. Что старшой, типа, ее уже втихаря толканул, причем за немалые бабки, а братву лечит, будто покупателя трудно найти.

Если и в этот раз дело не выгорит, его самого на счетчик могут поставить. Парни ведь свое отработали…

* * *

— …восемь… девять… десять… Прошу!

Никифоров ошарашенно посмотрел сначала на лежавший перед ним на столе пиковый туз, потом — на колоду в руках Соломина.

— Не может быть… Давай еще раз!

Солома улыбнулся, быстро собрал карты, ловко перетасовал их, дал подснять и снова вопросительно взглянул на Юрасика.

— Седьмая сверху…

Фокусник послушно отсчитал седьмую карту. Снова выпал пиковый туз.

— Сильно! — восхитился Никифоров. — Ты и вправду циркач.

— Запомни, дружище, — усмехнулся Соломин. — Циркачи — это те, кто в Государственной Думе. А те, кто в нормальном цирке работает, называются артисты. Меня этому фокусу иллюзионист наш научил, Сашка Платов. «Платок» его звали. Вот это артист! С картами такое творил — Копперфилду и не приснится. По шесть часов ежедневно перед зеркалом тренировался. Пьяный, трезвый — без разницы. Зеркало складное специальное всегда с собой возил. Типа трельяжа, только меньше. Если, говорил, день не тренироваться, пальцы уже не те становятся. Кто Саню знал, в карты с ним играть никогда не садился. Даже на простой интерес. Какой смысл?.. Помню, с гастролей возвращались, из Владивостока. Денег уже нет ни у кого, а жрать хочется. И выпить, само собой. Ехать-то — чуть ли не неделю… Платок вечерком направился в СВ и до утра там в преферанс резался. Так мы потом аж до самого Юрьевска не просыхали…

С лестницы донесся тяжелый топот, и в холл влетел Сорокин, с недавних пор говоривший фальцетом.