Читать книгу - "Московское время - Валерия Вербинина"

Первые слова, которые произнес утром 20 ноября Сергей Александрович Радкевич, когда его доставили в кабинет Опалина, были:

– Я буду жаловаться. Вы не имеете права! Я честный человек… Я ни в чем не виноват!

Радкевич попытался встать, но Юра положил ладонь ему на плечо и словно пригвоздил к сиденью. А Антон подошел к столу Опалина и молча подал листок с текстом, в котором несколько слов были жирно подчеркнуты перьевой ручкой.

– Это его, – сообщил Завалинка, кивком головы указывая на арестованного.

Бросив взгляд на бумагу, Иван понял, что перед ним фрагмент принятой три года назад конституции. Радкевич выделил основные положения 127-й статьи, в которой разъяснялась неприкосновенность личности и основания для заключения под стражу.

«Никто не может быть подвергнут аресту иначе как по постановлению суда или с санкции прокурора»…

«Постановление суда» было подчеркнуто один раз, «санкция прокурора» – дважды, но больше всего повезло слову «иначе»: его выделили аж три раза, причем последний – так энергично, что кончиком пера продрали бумагу насквозь.

– Пытался нас убедить, что печать смазана и ордер потому недействителен, – сообщил Антон, воинственно вздернув курносый нос. – Нам возвращаться в его квартиру?

Опалин кивнул.

– Автомобиль уже осматривают? – спросил он.

– Если там есть следы, их найдут, – ответил Казачинский.

Он произнес эти слова чуть громче, чем следовало, и от Опалина не укрылась реакция Радкевича. У него уже сняли отпечатки пальцев, и он с брезгливым видом стирал платком остатки краски, но вдруг застыл. Только через мгновение, опомнившись, скомкал платок и сунул его в карман.

Оперативным чутьем поняв, что Опалину его присутствие больше не требуется, Юра вышел. Антон последовал за ним, тщательно прикрыв дверь. Петрович, сидя за своим столом, безучастно глядел в окно, но Иван не сомневался – тот даже затылком впитывает и оценивает все происходящее.

– Для начала познакомимся, Сергей Александрович. Старший уполномоченный Иван Григорьевич Опалин – может быть, вы еще не успели забыть мое имя…

– Я тестю пожалуюсь, – пробормотал Радкевич и угас. – У меня скоро командировка…

– И никто из коллег не сможет вас заменить? – участливо осведомился Петрович, поворачивая голову.

В глазах Радкевича заметалась паника. Это был невысокий, прекрасно одетый гражданин немного за сорок, с седеющими темными волосами, зачесанными назад. Покрой его серого двубортного пальто наводил на мысль, что либо оно было пошито отличным портным, либо вообще явилось откуда-то из-за границы, причем отнюдь не ближней. Сейчас пальто было расстегнуто, шарф бессильно повис на шее, а черную каракулевую шапку Радкевич снял и держал на коленях. Кроме того, от него пахло одеколоном, что было редкостью для угрозыска, где обычно появлялись люди с совершенно иными ароматами. Тонкие губы Сергея Александровича сжались в ниточку, на шее нервно пульсировала жилка. В молодости он, вероятно, был хорош собой, но, когда свежесть юности выветрилась окончательно, превратился в ничем, кроме дорогой одежды, не примечательного немолодого мужчину. Опалин попытался представить себе, как в такого гражданина влюбилась симпатичная юная студентка – и не смог.

– Вы уничтожаете меня, – прошептал Радкевич.

– Давайте-ка, я напомню вам предыдущие события, – сказал Иван, раскрывая лежащую перед ним папку. – Итак, вечером шестнадцатого числа я приехал в наркомат. Вы уже уходили, и, если бы не швейцар, мы бы вряд ли встретились. На улице я догнал вас, объяснил, кто я такой, и попросил ответить на несколько вопросов. Вы же начали запираться и угрожать мне, а между тем речь шла о тяжком преступлении – убийстве вашей хорошей знакомой. Мы нашли других свидетелей и выяснили: последним – кроме убийцы – кто видел ее живой, скорее всего, были вы. Кстати, не хотите посмотреть, какой ее нашли? – Он взял из папки несколько фотографий.