Читать книгу - "По рукоять в опасности - Дик Фрэнсис"

— Милорд.

Он кивнул, еле заметно улыбнувшись, и жестом пригласил меня выпить с ним кофе.

— Позавтракаешь?

— Спасибо.

Сам поставил свою чашку на стол и принялся за гренки. Стол был накрыт на две персоны, и дядя взмахом руки предложил мне занять свободное место.

— Я ждал тебя, — сказал он. — Твоя тетка пока в Лондоне. Я сел и тоже стал есть гренки, а Сам спросил меня, хорошо ли я доехал.

— Всю дорогу проспал, — сказал я.

— Отлично, — сказал Сам.

Дядя Роберт был очень высокого роста — по меньшей мере на четыре дюйма выше меня, — широк в плечах и впечатлял своими габаритами, не будучи полным. К шестидесяти пяти годам он начал седеть и седел быстро. Его лицо казалось внушительным: крупный нос, тяжелый подбородок, зоркие глаза. В движениях дядя был неуклюж, а в своих суждениях основателен и тверд, как дуб. Если это правда, что он сказал Айвэну, будто готов доверить мне свою жизнь, то верно было и то, что я доверил бы ему свою, хотя, подобно большинству добрых людей, дядя был слишком доверчив. Так что мне пришлось бы рисковать, полагаясь на его абсолютное молчание, а то, что проговориться дядя мог невзначай, без всякого дурного умысла, не уменьшало риска.

Намазывая на хлеб мармелад, Сам начал:

— Джед рассказал мне, что случилось с тобой возле хижины.

— Не стоит об этом.

Но дядя выразил желание, чтобы я поведал ему обо всем случившемся — и как можно подробнее. Пришлось подчиниться, хотя говорить об этом мне совсем не хотелось. Я сообщил дяде и о том, что Айвэн сделал меня своим доверенным лицом, и о предпринятых мною в Рединге усилиях.

Слушая меня, Сам выпил три чашки кофе. При этом он машинально поглощал один ломтик поджаренного хлеба за другим.

Улучив момент, я с деланным равнодушием спросил его:— Так «Золотой кубок короля Альфреда» у вас? Он здесь?

— Я сказал Айвэну, что ты умеешь как следует прятать вещи, — задумчиво сказал дядя Роберт

— Хм. — Я выдержал паузу. — Вероятно, кто-то услышал вас.

— Что ты, Ал!

— Я думаю, те четверо искали у меня в хижине кубок, а не рукоять шпаги, — сказал я. — И еще я думаю, что им не объяснили точно, что именно они должны найти. Они все спрашивали: «Где это?», но что за «это», так и не сказали. Тогда-то я решил, что они пришли за рукоятью, потому что еще не знал, что Айвэн отдал вам кубок, но, возможно, они просто хотели получить от меня что-то такое, что я особенно ценю. Теперь я уверен, во всяком случае, что «это» был кубок.

— Джед говорит, они крепко избили тебя, — озабоченно произнес дядя Роберт.

— Тогда был вторник. Сегодня суббота, и я уже в полном порядке. Так что ни о чем таком не беспокойтесь.

— Это моя вина?

— Нет — финансового директора. Он виноват в том, что сбежал, прихватив денежки пивоваренного завода.

— А я — в том, что предложил Айвэну обратиться к тебе.

— Это уже в прошлом.

— Однако я должен решить, что делать с этим проклятым куском золота, — не сразу сказал дядя Роберт.

Я не спешил с радостью соглашаться припрятывать кубок.

Дядя оценил мое молчание и грустно покачал головой.w

— Пожалуй, мне не следует ни о чем просить тебя, — сказал я.

«В следующий раз ты у нас завизжишь»... Следующего раза быть не должно.

— Пэтси сказала кое-кому, что кубок уже у меня. Она утверждает, что я выкрал его с пивоваренного завода.

— Но это же чушь!

— А люди верят ей.

— Ты ведь никогда не бывал на заводе. Во всяком случае, уже несколько лет.

— Несколько лет, — согласился я.

— Одно я знаю твердо, — сказал дядя Роберт, — кубок унес с завода сам Айвэн, за день до сердечного приступа. Он говорил мне, что чувствует себя скверно, что очень огорчен и угнетен. Его фирма аудиторов — как его там звать-то, этого малого... Толлрайт, кажется, — предупреждала его, что он на грани потери всего своего состояния. Но ты знаешь Айвэна... Он боялся и за своих работников, что они потеряют работу, и за себя, что потеряет лицо и лишится доверия. Он очень серьезно относится к своему титулу и к членству в Жокейском Клубе... Он не вынесет, если вся его жизнь завершится такой неудачей.

— Но он в этом не виноват.

— Он назначил Нормана Кворна финансовым директором и теперь не верит своим собственным суждениям о людях. Айвэн взваливает слишком много вины и ответственности на свои собственные плечи.

— Да.

— Видя перед собой призрак банкротства и позора, он просто решил сохранить хотя бы кубок. Тоска и огорчение надломили его, он сам так сказал. Тоска и огорчения. Бедный Айвэн.

— Он унес кубок в Кресчент-парк? — спросил я. — И вы оттуда забрали его?

Дядя Роберт усмехнулся:

— Айвэн сказал, что боится, как бы кубок не стал в Кресченте таким же доступным, как и на пивоваренном заводе. Его заботило, чтобы кубок не был включен в имущество несостоятельного должника и чтобы не оставалось никаких следов в бумагах, чего-то вроде зафиксированного хранения в подвале банка, ну он и оставил кубок... Ты, конечно, будешь смеяться... Он оставил эту ценность в картонной коробке в гардеробе своего клуба под надзором швейцара.

— Черт побери!

— Я забрал эту коробку с кубком оттуда. Спасибо швейцару. Потом я привез кубок сюда. Мы ехали вдвоем с Джеймсом, как обычно, ты знаешь. Семья, конечно, всполошилась.

Джеймсом звали старшего сына дяди Роберта, его наследника.

— Я не сказал Джеймсу, что мы везем. — Сам внимательно наблюдал за мной, ожидая, что я скажу на это. Я не сказал ничего. — Джеймс не понимает, что значит слово «тайна».

Джеймс, добродушный малый, любил поболтать. Жизнь казалась моему кузену скорее всего веселой шуткой. У него были миловидная жена и трое весьма необузданных детишек.

— Сейчас они все на яхте, — объяснил мне Сам, — вернутся, когда начнутся занятия в школе.

Дядя Роберт и я вышли из столовой и медленно обошли кругом все древнее сооружение. Роберту нравились такие прогулки. Наши ноги бесшумно ступали по съеденной овцами траве.

— Я спросил у Айвэна, сколько может в настоящее время стоить «Золотой кубок короля Альфреда», — сказал дядя Роберт. — Каждый склонен видеть в этом кубке бесценное сокровище, но это, конечно, не то, что рукоять церемониальной шпаги принца Карла-Эдуарда Стюарта.

— И что сказал Айвэн? Какую цену он назвал?

— Он сказал, что кубок — это символ, а у символа не может быть цены.

— Мне кажется, он прав.

Некоторое время мы шли молча, а затем дядя Роберт снова заговорил: