Читать книгу - "Труп на балетной сцене - Эллен Полл"

Джульет уставилась на полицейского, на ее лице отразились радость, смущение, испуг. Мюррей за прошедшие годы вырос и изменился. Сутулость в зачаточном состоянии была заметна и в девятнадцать лет. Оливковая кожа задубела, жесткие курчавые волосы подернула седина. Нос словно еще больше загнулся вниз. Но маленькие темные глаза все так же блестели, и острый взгляд производил впечатление совершенной мужественности. Его свободные брюки цвета хаки сильно потерлись внизу, от куртки отрывалась пуговица. Но одежда хорошо сидела на долговязой фигуре.

Он тоже узнал ее — Джульет поняла это по глазам. И, когда подошел пожать руку, она вспомнила студента-скульптора, с плечами, покрытыми перхотью, который отовсюду притаскивал всякую рухлядь — старые машины и игрушки, детали мебели и столовое серебро. Он был подвижен и напорист, словно наэлектризован энергией. Из тех мальчишек (Джульет в те годы еще думала о них как о «мальчишках»), которые постоянно звенят монетами в кармане, расхаживают по комнате, а при разговоре машут руками или качают ногой. Много раз Джульет уходила из общежития, чтобы оставить Мюррея и Мону наедине, и, когда, сонная, возвращалась под утро, заставала их вместе в постели. Она не помнила, что послужило причиной их разрыва. Ревность? Какие-то сексуальные неурядицы? Обычная беда беззаботной, любвеобильной Моны. Джульет всегда помнила Мюррея (как помнят людей за подобные вещи) — ведь это именно он первым процитировал ей сетования Э. М. Форстера,[7]который утверждал, что невозможно «обратиться лицом к фактам», ибо факты — все равно что стены комнаты: поворачиваешься к одной, но три другие остаются за спиной. Вот таким и был этот человек — открытым, любопытным, полным необыкновенного энтузиазма и неожиданным в суждениях. И еще он был добрым, отзывчивым, терпеливым — а как иначе удалось бы поладить с Моной? И (по мнению Джульет) — талантливым. Глядя на него, Джульет подумала: наверное, есть менее подходящие кандидатуры на роль полицейских Нью-Йоркского управления, но сразу ей в голову никто не пришел.

— Джульет Бодин? Полагаю, это вы?

Джульет не замечала за ним такого сильного бруклинского выговора. Но внезапно вспомнила, что отец Мюррея, а может быть, и дядя были копами. Он учился в Гарварде на стипендию и, если задуматься, это в какой-то мере спровоцировало их разлад с Моной. Задиристый Мюррей подозревал, что дочка богатея из пригородов, у которой выправлены зубы и заново слеплен нос, видит в нем не личность, а социальный курьез.

— Ничего, если я сяду? — спросил полицейский, пока Джульет стоя предавалась воспоминаниям.

— Конечно, пожалуйста.

Она вернулась в настоящее, усадила Мюррея в удобное кожаное кресло, предложила кофе и спросила, как он поживал все это время.

— Нормально поживал. А ты хорошо выглядишь. Хотя прошло столько лет…

В голове пронеслась ужасная мысль — она сильно изменилась.

— Да, столько лет. — Ее слова прозвучали негромким эхом.

— Смотрю, ты процветаешь. — Полицейский обвел глазами дорогое жилище: тяжелые шторы на окнах, стеллажи с книгами по стенам и видневшуюся в открытую дверь лестницу на второй этаж. У Джульет слегка екнуло сердце — они вернулись к той самой теме, которую обсуждали в давние времена: деньги, престиж; у кого они есть и у кого их нет.

— Повезло, — просто ответила она. — Книги хорошо расходятся.

— Ты писательница?

— Исторические романы. Сочиняю под псевдонимом.

— Ты всегда была смышленой.

— А что сталось с твоим искусством?

— По-прежнему занимаюсь. Сейчас работаю над тенями. Свет и тени. Если хочешь, как-нибудь покажу. Это трудно объяснить.

— С удовольствием.

— Кстати, тебе нечего смущаться денежной темы. — Вспышками проницательности Мюррей отличался и в прошлом. — Я это в себе преодолел.

— Поздравляю.

— Женился на деньгах, — рассмеялся он. — Потом развелся с деньгами.

— Сочувствую.

— Давняя история. А теперь послушай, зачем я пришел. — Мюррей подался вперед, и его лицо посерьезнело. Джульет заметила, что исчезла юношеская болтливая суетливость, но напористость осталась прежней. И еще он пах, как раньше: мылом «Слоновая кость», кофе, мужским дезодорантом с прослойкой собственного мужского запаха. Должно быть, половой аттрактант, подумала Джульет. Пробило даже сквозь насморк. Как славно снова повидаться. Она вспомнила жуткий час, когда в общежитии они ждали Мону. Ничего не произошло, но их явно потянуло друг к другу. — Этот парень, который умер сегодня утром, Антон Мор, он был твоим другом? — спросил полицейский.

Джульет объяснила, как оказалась в студии Янча. Она подумала, что Мюррей может вспомнить и Рут по учебе, но он не вспомнил.

— Так ты считаешь, кто-то подсыпал мистеру Мору наркотик? — продолжал детектив. — Именно так я прочитал в рапорте.

— Не знаю, — покачала головой Джульет, отметив про себя официальное «мистеру Мору». Как странно слышать такое от прежнего мальчишки. — Просто пришло в голову. Кстати, у меня здесь его вчерашние вещи, в том числе бутылка колы, из которой он пил. Взяла домой, думала, утром отвезу в больницу. — При мысли о том, что теперь казалось вчерашней наивностью, на глаза навернулись слезы, но Джульет пересилила себя и не расплакалась.

Зато брови Мюррея поползли вверх.

— Хочешь сказать, что его рюкзак оставался у тебя всю ночь? — По его тону можно было понять, что Джульет совершила нечто безрассудное, даже преступное. Неужели Мюррей подумал, что она решила присвоить рюкзак?

— Да.

— Ты слышала когда-нибудь о цепной ответственности за судебную улику?

— Нет, а зачем это мне?

— Жаль. Это документ, который определяет, когда и в чьем распоряжении находилась та или иная вещественная улика. Если бы ты вчера отдала рюкзак офицеру Пелтцу, мне не пришлось бы интересоваться, что с ним происходило за последние шестнадцать часов. Доходит? Так почему ты не отдала его офицеру полиции?

Джульет выпрямилась в кресле. Она понимала, что, даже изображая верх достоинства, не производит особого впечатления, но разве от нее убудет, если взять да и выпрямиться? Что нашло на этого типа? Забыл, сколько раз она сматывалась из собственной комнаты, чтобы он спокойно забавлялся с Моной? Минуту назад она обрадовалась, увидев Мюррея, но оказалось, что тот предпочитает строго официальные отношения.

— Потому что я понятия не имела, что Антон умрет, — отозвалась Джульет как можно спокойнее. — Вещи принадлежали Антону. И я собиралась вернуть их ему. Кстати, почему офицер Пелтц не взял их сам? Я сказала ему, что Антон пил из бутылки. Почему он не спросил о ней?

— М-м-м… — протянул Лэндис. — Я хочу понять, почему ты высказала предположение, что в питье мистера Мора могли что-то всыпать?