Читать книгу - "После дождичка в четверг - Мэтт Рубинштейн"

— Так это не подделка?

— В зависимости от того, что вы имеете в виду. Да, манускрипт древний — ему несколько веков.

У Джека закружилась голова. Девятьсот лет… Сколько еще сохранилось подобных книг? И все они не более чем фрагменты, лежащие под стеклом в затемненных комнатах.

— Откуда эта рукопись? — спросил он.

— Трудно сказать. Чернильные орешки привозили из Турции, а также из аравийских стран, возможно, из Египта, но они были доступны по всей Европе, на всех торговых путях. А пыль и грязь… вряд ли по ним можно определить точное место.

Эш замолчал, но в его взгляде мелькнуло что-то вроде колебания. Джек посмотрел на полоски пергамента, затем на ученого.

— Вы чего-то недоговариваете.

— Дело в том, что купоросные чернила буквально въедаются в пергамент — и это естественная реакция — и в конце концов проедают насквозь. Здесь же они как будто лежат на поверхности. Никаких углублений.

— Вы хотите сказать, что записи сделаны недавно?

— Не то слово!.. Даже если бы их сделали не далее как сегодня утром, реакция и то была бы заметнее.

— И что это значит?

Эш окинул Джека долгим оценивающим взглядом.

— Когда мы… когда ученые доказали, что Туринская плащаница в лучшем случае изготовлена в эпоху Средневековья, наши противники возразили, что в момент Воскресения Христова исказилась вся, так сказать, матрица. Только представьте себе поток радиоактивных изотопов, обрушивающихся на плащаницу.

— Что вы имеете в виду?

— То, что я ни в чем не уверен. Посмотрите на это.

Эш включил верхний свет и поднес к настольной лампе полоску пергамента, отрезанную с обложки манускрипта. Лампа представляла собой темную трубку, которая напомнила Джеку неугасимую свечу брата Констана, горящую черным пламенем. Щелчок — и комната наполнилась ярким ультрафиолетовым светом. Эш, весь в белом, стал похож на призрака; когда он поднес пергамент к свету, пятна на его халате показались брызгами крови. У Джека перехватило дыхание.

— Что это?

— Не знаю. Здесь слишком мало…

Почти ничего — несколько петель и завитушек на лиловатом фоне, похожих на жилки под кожей. Маленький кусочек текста.

— Возможно, это какая-то надпись на оборотной стороне обложки — имя или дата, — сказал Эш. — Либо фамилия владельца. Если принесете манускрипт, мы посмотрим, что это такое.

Он старался не выдавать себя, но Джек узнал этот взгляд — так, наверное, смотрели на рукопись Джон Джонсон и его друзья, брат Констан. Эшу было необходимо узнать правду. Интеллектуальное любопытство обратилось в страсть и жажду, «таинственная скорбь» сгущалась. Пока что они с Джеком действовали на одной стороне, но Эш явно хотел бы прибрать открытие к рукам.

— Также мне нужно взглянуть на письмо, если оно по-прежнему у вас.

Лихорадочный взгляд ученого буквально прожигал Джека насквозь.

— Так вы привезете манускрипт и письмо?

— Я позвоню вам через пару дней.

Джек не знал, что делать. Манускрипт разочаровал его — как ему казалось, непростительно. Если рукопись действительно намного старше Уилкинса и не имеет с ним ничего общего… если книге девятьсот лет, то это вообще может быть что угодно. Европа затерялась во тьме веков и искала источник света. Мир раздирали войны. В Париже писал Пьер Абеляр, в Кентербери — Томас Беккет, в Нишапуре — Омар Хайям, в Норвегии и Исландии — скальды, сочинители саг. Совершались великие открытия в области теологии и мифологии, астрономии и физиологии.

Конечно, не следовало обращаться к Эшу. Джек перебирал в уме былые надежды, когда, миновав пост охраны, шагал через лужайку по направлению к парковке. Эш и его коллеги точно определят дату, восстановят историю манускрипта, прольют на него новый свет. Джек сможет избавиться от навязчивой идеи и вернуться к нормальной жизни, с синим небом и деревьями на ветру. Это так просто, больше не нужно ни о чем думать…

А потом сила тяжести подвела, и он начал падать головой вперед. Земля под ним поплыла; Джек нетвердо дошагал до купы деревьев неподалеку от парковки. Он старался идти прямо, но не мог определить направление и расстояние. И вдруг все исчезло, кроме гигантского кулака, расколовшего стеклянный стол. Этот звук буквально влепил его в дерево, и Джек понял, что уже ничего не может сделать, что уже слишком поздно…

Он попытался открыть глаза, но все было черным и красным и как будто плавилось…

Он попробовал еще раз побороться с темнотой, изо всех сил стараясь удержаться на ногах, но какая-то страшная сила бросила его на землю.

Джек поднял голову и увидел столб черного дыма, вырывающийся из лаборатории, и разбитые окна. Мигали огни и ревели сирены — к зданию спешили машины «скорой помощи». Время как будто странным образом ускорило свой бег. Джек лежал на носилках; в ушах звенело. Когда он взглянул на руины научного центра, перед глазами все замелькало.

В конце концов ему удалось ухватиться за зыбкие обрывки сознания и удержаться на краю. Его голову обматывали чем-то мягким, по лицу стекали струйки крови. Джек оглянулся, и в шее что-то хрустнуло. Трава была усыпана стеклом, вокруг стояли машины репортеров, и все, судя по всему, бежали к противоположной стороне здания — туда, где находился кабинет Эша.

Джек попытался было сесть, но медик тут же уложил его обратно.

— Пожалуй, пока не стоит.

Парни в черно-белой униформе, что оказывали ему помощь, принадлежали к добровольческой организации братьев милосердия — иоаннитов. Джеку приходилось их видеть на уличных концертах и крикетных матчах, но история ордена его никогда не интересовала. Их отличал мальтийский крест на плече — четыре белых наконечника стрелы, сходящихся в центре, на черном фоне. У настоящей «скорой помощи» такой же крест, только красный.

— Куда вы меня везете? — спросил Джек, чуть приподнявшись на локте.

Иоаннит вытащил рацию.

— Мы всего лишь оказываем первую помощь, так что вам придется подождать прибытия спасателей.

— Думаю, в этом нет необходимости.

— Дружище, еще минуту назад вы бредили. Я бы на вашем месте не торопился.

— И что я говорил?

— Нечто невразумительное. Как будто что-то о конце света.

Джек уставился на его рукав.

— О конце… Так вы…

— Что? — Иоаннит проследил за взглядом Джека. — Ах это. Нет, дружище, вы, наверное, имеете в виду Иоанна Евангелиста. А наш орден создан в честь Иоанна Крестителя. Мы прибыли сюда, чтобы помочь пострадавшим.

— Но вы… вы ведь верующие?

Иоаннит спокойно взглянул на него:

— С одной стороны, мы pro fide — за веру, но с другой — pro utilitate hominum — на пользу людям. То есть без всякой дискриминации.