Читать книгу - "Тень на плетень - Светлана Алешина"

— Не открывай, Оля! — крикнула Маринка. — Не открывай, подожди, я позвоню в милицию, я вызову…

— Лучше уж сразу адвоката звать, — пробормотала я и открыла входную дверь.

— Адвокат — это всегда лучше, особенно такой желанный, как ваш покорный слуга! — возвестил Фима, заходя и бодро оглядывая меня с ног до головы. — Прекрасно выглядишь, Ольга Юрьевна!

— Это для меня обычное состояние, — ответила я и прошла в кухню, где уже, вжавшись в угол, поджидала меня Маринка — Могла бы предупредить, что придет Фима, — недовольно прошипела она, привычно поправляя свою прическу. — Вечно устраиваешь мне такие мелкие подлости, а потом еще изображаешь верную подругу.

Привыкшая уже к тому, что Маринка постоянно обвиняет меня в самых дурацких грехах, я пробормотала что-то, отчасти похожее на извинение, и быстро навела на столе порядок.

Фима зашел за мною следом и, увидев Маринку, радостно заулыбался.

— Приветствую тебя, Мариночка. — Он сел за стол и осмотрел нашу компанию. Фима хотел было по своей несносной привычке начать щедро раздавать комплименты, но тут уж Маринка решила подпустить мне шпилек.

— — Здравствуйте, Ефим Григорьевич. — Маринка с приторной сладостью улыбнулась Фиме и тут же ласково спросила:

— Вы хотите кофе или чаю? Я все быстренько сделаю!

— Конечно, радость моя, из твоих рук приму все, что угодно, и всего по два, — тут же признался Фима, и Маринка поплыла к плите.

Я прекрасно видела, что Фима разговаривал с Маринкой как вежливый человек, а вот эта мындра повела себя как-то не так, как позволительно нормальной подруге. Она даже позволила себе стряхнуть какую-то пылинку с Фиминого пиджака и даже вроде как погладила его по плечу.

Я ничего не хочу сказать, но приличия нужно соблюдать, особенно среди своих. Мне так кажется.

Чтобы не затягивать время, я тут же протянула Фиме записочку, обнаруженную в двери.

— Смотри, какая депеша пришла, прямо в дверь воткнулась, — сказала я, случайно вставая между Маринкой и Фимой. Если Маринка вызвалась заниматься плитой, то пусть от нее и не отвлекается.

Маринка фыркнула, но ничего не сказала и как бы смирилась.

Фима дважды прочитал записку и с интересом посмотрел на меня.

— Записка показательна, — сказал он поставленным адвокатским голосом и прислонился к стене. — Сразу же отбрасываем все сомнения и заявляем твердо и однозначно: покойник этого писать не мог!

— Потому что ручку в руках держать не может? — испуганно догадалась Маринка. — Говорите, пожалуйста, серьезно, Ефим Григорьевич, а то мы тут и так все уже издергались!

— Говори только о себе, — тихо сказала я, усаживаясь напротив Фимы. — Ну, что скажет эксперт? Почему покойник писать не мог?

— Потому что покойники записки не пишут, — серьезно ответил Фима, вертя бумажку в руках, — они сами приходят, лично, и тихо так постукивают… — Фима несколько раз несильно стукнул по столешнице. — Таким способом.

— Да тьфу на тебя! — вскричала Маринка, переходя на «ты», все ее заготовленное впрок обаяние как ветром сдуло. — Пугаешь еще! Тут и без тебя хреново!

Фима достойно улыбнулся и обратился ко мне:

— А ты как думаешь, кто это написал?

— Человек, которому известно, чем мы занимаемся, — ответила я. — Но тут возможны два соображения, если думать о целях этого послания.

— Ну-ну, — поощрил меня Фима, — послушаем, что у вас сформулировалось.

— Если он, ну тот, кто написал, — сказала я, беря в пальцы сигарету, — думает, что мы дуры дремучие, то, следовательно, он надеется, что после этой депеши мы испуганно бросим дело. Если он считает, что у нас с головами все в порядке, то, наоборот, хочет подтолкнуть нас на какие-то действия в расследовании. Подстегнуть, так сказать.

— Слушай, Оль, а давай лучше будем дурами, а? — Маринка, заваривая свежий чай, повернулась ко мне. — Что-то мне не нравится все это, да и неинтересное дело-то: подумаешь, мужик с моста упал, хотя это и трагедия, конечно. — Маринка лицемерно потупила на мгновение глазки и закончила:

— Но есть же материалы более выигрышные.

Про казино, например, мы давно не писали.

Я нервно встала, прошлась по кухне сперва туда, а потом обратно и, остановившись перед Маринкой, отчеканила:

— Мы взялись за, это дело, значит, мы его и закончим.

— Или оно нас, — вздохнула Маринка. — В общем, все, как я думала, и тебе хоть кол на голове теши, а все равно… — Она обреченно махнула рукой и повернулась к Фиме, надеясь найти поддержку у него, но опоздала. Фима уже принял решение.

— Вынужден поддержать нашу любимую Ольгу Юрьевну, — как всегда, немного напыщенно произнес он.

— Даже на пути к пропасти? — Маринка поставила перед Фимой чашку с чаем. — Погибнет твоя Ольга Юрьевна от своего неуемного любопытства.

И всех нас под монастырь подведет! Втроем будем, прошу прощения, после того как крякнем, постукивать, — Маринка верно повторила Фимин стук по столу, — а я еще жить хочу!

Фима промолчал, а я, наоборот, молчать не стала и спросила у него:

— Колись, адвокат, что ты там по телефону говорил про опасности этого дела.

— Господи, еще какие-то опасности? — Маринка обреченно махнула рукой и села у меня за спиной рядом с окном.

Фима кашлянул и сказал:

— Ну, все, что я знаю, Оль, так это то, что у нас выборы на носу. Губернаторские, я имею в виду.

— Я где-то об этом уже читала, — задумчиво проговорила Маринка.

— В нашей газете, — терпеливо пояснила я.

— Наверное, — вздохнув, согласилась Маринка, — нам только политики не хватает к нашим покойничкам!

— Ну так вот, — продолжил с очаровательной улыбкой Фима, — Будников ваш как раз и занимался предвыборными технологиями. И предшествующие ему господа тоже. Эти, как их там, — Фима небрежно придвинул пальцем к себе записку, лежащую на столе, — Джапаридзе и Гарфинкель. Уж почерк Джапаридзе я достаточно хорошо знаю, он у меня консультировался по одному вопросу.

— Что же ты молчишь! — Маринка даже подпрыгнула на табурете, а я невольно вздрогнула.

Всегда опасно оставлять Маринку за спиной.

— Он писал?! — Маринка настороженно подалась вперед, ловя каждый звук.

— Не исключено, — серьезно заметил Фима, и Маринка, застонав, села обратно, — если предположить, что он сперва разучился писать, а потом научился снова. Почерк совсем другой.