Читать книгу - "Виновник торжества - Фридрих Незнанский"

В ушах все еще звучала музыка только что сыгранного вальса Штрауса. Настроение было замечательное. Инга считала себя абсолютно счастливой. И в этом состоянии она пребывала уже пять месяцев. С тех пор как выиграла конкурс скрипачей в музучилище в родной Риге. Заняв первое место, осуществила свою мечту — ее приняли в Петербургскую консерваторию. Конечно, ужасно не хватает Язепа, но придется потерпеть. Она так долго стремилась к исполнению своей мечты. Да и ему совсем недавно наконец улыбнулась удача — его приняли в штат солидного журнала и теперь не нужно бегать по редакциям, предлагая свои статьи. Он звонит ей два раза в неделю и рассказывает, как растет маленькая Эрика. Какое счастье, что жива еще ее бабушка, и с ее помощью Язеп вполне справляется с воспитанием малышки. Инга все свободное после занятий время играет, а когда совсем уж соскучится по домашним обедам, ходит в гости к друзьям Петровским, в единственную знакомую семью в Питере. Позапрошлым летом они познакомились на Рижском взморье. Эрика тогда была совсем крошкой, и когда они ходили на пляж, Язеп гордо катил перед собой коляску, а все вокруг улыбались. Очень забавное зрелище представлялось окружающим. Язеп — худощавый, невысокий, в длинном халате и любопытная мордашка Эрики, выглядывающая из коляски. С Петровскими они несколько раз сталкивались на пляже. Но познакомились на четвертый день отдыха, в лесу. Язеп с Ингой гуляли по широкой протоптанной тропинке, Эрика сидела в рюкзаке-кенгуру за спиной у Язепа и разглядывала окрестности. Из-под белого кружевного чепчика выбивались льняные кудряшки, голубые глазки таращились с любопытством, она была похожа на ангелочка. Навстречу не спеша шагала высокая рослая пара. Мужчина нес объемистую хозяйственную сумку, откуда выглядывала головка годовалой девочки в косыночке в горошек. Вторая девочка лет четырех носилась вокруг с радостными воплями:

— И здесь грибок, и здесь!

Лето было дождливое и очень урожайное на грибы. Язеп с Ингой каждый день ходили за добычей, Инга жарила грибы или варила из них суп, и это здорово поддерживало их бюджет. И теперь она ревнивым взглядом следила за девочкой и ее мамой, которая собирала грибы в большой полиэтиленовый пакет.

— Смотри, два амбала таких крох пасут, — как обычно насмешливо заметил Язеп.

Когда они поравнялись, мужчина взглянул на Эрику, перевел взгляд на свою девчушку в сумке и, улыбнувшись, произнес:

— Все свое ношу с собой!

— Своя ноша не тянет! — парировал Язеп.

Инга указала взглядом на пакет:

— На обед собираете?

— На ужин. На обед у нас сегодня капуста.

— А мы на обед. В связи с финансовым кризисом перешли на подножный корм.

— Нам это знакомо, сами экономим как можем. — И решив, что экономические лишения обеих семей вполне могут служить основанием для их знакомства, представился:

— Бюджетный работник, кандидат наук Николай Петровский.

— Вольный художник, без всякого бюджета, Язеп Куоколис, — ответил Язеп и протянул руку.

У них нашлось столько общих тем, что весь отпуск они провели одной веселой и дружной компанией, расставаясь только тогда, когда пора было укладывать детей. Как-то Язеп и Инга затащили Петровских на дачу к знакомым художникам. Народу собралось довольно много — художники, искусствоведы, музыканты. Все они съезжались на лето из Риги в приморский городок Саулкрасты много лет подряд и по вечерам собирались в своеобразный интеллектуальный клуб у тех, кто владел собственной дачей и не боялся большого нашествия гостей. В этот раз пили чай и грызли сухое печенье с тмином на просторной террасе у известного латышского художника Альгирдаса Даудзвардиса. Пожилой хозяин дома, лысоватый, приземистый и довольно суровый человек сидел во главе большого стола и до поры до времени в разговор не вмешивался. Общая беседа о современной латышской живописи велась на русском языке из уважения к единственным русским гостям — Петровским. Потом как-то незаметно перешли на тему взаимоотношений русского и латышского народов. Все проходило тихо и мирно, пока Альгирдас не вмешался в разговор:

— О культуре народов можно говорить сколько угодно. Но не в обиду нашим гостям хочу рассказать о моих первых впечатлениях о Москве. Я тогда был совсем юным студентом. Конец сороковых годов, Латвия — бывшее буржуазное государство, сумевшее сохранить свою культуру и приличный внешний облик, хотя Советская Россия оккупировала наши земли еще в 1940 году. Я подчеркиваю, именно оккупировала. Вам, конечно, хочется оспорить мои слова — обратился он к Николаю и Галине Петровским, заметив недоумение на их лицах. И продолжил: — Чтобы не быть голословным, открою справочник «Народы мира» и зачитаю цитату: «… в ходе социалистического строительства латыши консолидировались в социалистическую нацию». Напомню, «консолидация» — латинское слово, переводится как «упрочение», «укрепление». Возникает вопрос: неужели латыши сами вдруг консолидировались в социалистическую нацию? Всем известно, этот процесс происходил насильственным образом. Но он не изменил ни наше национальное самосознание, ни культуру. В данном случае я имею в виду культуру быта. Наши мужчины, даже самые бедные, ходили в костюмах. И на улицах Риги я ни разу, заметьте, ни разу не видел пьяного или шатающегося человека. Тем более, валяющегося в подворотне или в трамвае. В Москве же меня поразило, что мужчины ходили в ватниках. Это что — в ознаменование торжества социализма русские изобрели новый безобразный вид одежды? И от какой такой счастливой жизни пьянство лишает ваших мужчин нормального человеческого облика? Мне это непонятно! Меня это бесит! — Альгирдас в гневе стукнул кулаком по столу.

— А достижения в промышленности за эти тридцать лет вы, уважаемый Альгирдас, не берете в расчет? А последствия войны и восстановление разрухи в стране, которая грудью встала на защиту Европы, вы не учитываете? — подал голос уязвленный неожиданным всплеском гнева Николай.

— Да все я знаю, все учитываю! — устало махнул рукой художник — Я не могу признать одного — по какому праву один народ подминает под себя другой? И по какому праву он же считает себя старшим братом множества других народов?

Инга и Язеп, впрочем, как и остальные гости Альгирдаса, разделяли его точку зрения. Поэтому, когда он поостыл, выплеснув свой гнев, накапливаемый годами, беседа опять вошла в привычное спокойное русло — обсуждали последние выставки художников, новости из музыкальной жизни.

Петровские не обиделись на явно националистические высказывания хозяина дома. У каждого из них был свой «cкелет в шкафу». Они не афишировали свои западноукраинские корни, родители приучили их скрывать некоторые детали родословной. Например, тот факт, что дед Галины был связным в отряде бандеровцев в 1946 году, а три брата бабки Николая были сосланы в 1948 году в Сибирь с семьями как кулаки, а все их небогатое хозяйство разворовали и разорили завистливые соседи. Тогда, в горячее время повальной борьбы с бандеровцами и кулаками, советской власти некогда было вникать в частности, и братья Кривенки, работавшие от зари до зари на своих скудных наделах и своим потом нажившие кое-какое хозяйство, были объявлены кулаками и сгинули в холодной Сибири. Только бабке повезло, она носила фамилию своего мужа, не вылезающего из нужды неудачника, поэтому и уцелела. Не нашлось в их маленьком селе Почиевичи предателя, который донес бы новым властям о кровной связи простой бабы Петровской с кулаками Кривенками…