Читать книгу - "Казароза - Леонид Абрамович Юзефович"

— Очень правдиво передано состояние молодой девушки.

— Я старалась быть правдивой, — сказала Надя.

— Тебе это почти удалось. Было бы еще убедительнее, если бы ты вспомнила ту песню… Помнишь, ты рассказывала, как вы с девочками пели ее на вечеринке.

Вагин шепотом напел на известный мотив:

Из-за острова Кронштадта,

На простор Невы-реки

Выплывает много лодок,

В них сидят большевики.

На передней Воля Ленин:

С Коллонтаихой-мадам

Свадьбу новую справляют,

Русь продавши всю жидам.

— Там, — вспомнил он, — особенно хороши последние строчки:

И кусками сыплет пудра

С вечно юной Коллонтай.

— Я с ними это не пела, — сказала Надя.

— Разве?

— Я только раскрывала рот.

— Зачем?

— Чтобы не выглядеть белой вороной.

— Но ведь в очерке речь не о тебе, а о Тане. Ты могла бы написать, что когда ее подруги запели при ней такую песню, она сказала им что-нибудь резкое, смелое. Это было бы вполне в ее характере.

— Между прочим, — вспомнила Надя, — я тогда имела смелость сказать им, что как мужчина Колчак мне не понравился. Маленький, черный, носатый. Совершенно не в моем вкусе. Когда они с генералом Гайдой вышли из автомобиля, я сперва подумала, что Гайда — это Колчак, а Колчак — Гайда.

Вагин хорошо помнил, как адмирал прошлой зимой приезжал в город, и Мариинскую гимназию в полном составе вывели приветствовать его на подъезде к Спасо-Преображенскому собору. Девочки стояли возле архиерейского дома с бело-зелеными, цветов Сибирской армии, флажками в руках. Эти два цвета символизировали снег и тайгу. Когда в Омске собирались учредить орден Возрождения Сибири, материалами для орденского знака должны были стать серебро и малахит.

Толпа густо заполнила площадь и устья втекающих в нее улиц. Под сапогами солдат оцепления пронзительно скрипел утоптанный снег. Согреваясь, люди топтались на месте, били каблуком о каблук. Лишь ряды духовенства в светлых пасхальных ризах оставались неподвижны.

Наконец послышался вдали шум мотора, хряск многих копыт, бьющих в снежную корку на мостовой. Раздались команды, замерли сибирские стрелки, сразу четко отделившись от притихшей толпы. Из-под горы вылетели четверо верховых, за ними, с надсадным урчанием одолевая подъем, показался автомобиль. Вокруг скакали казаки конвойного полуэскадрона в черных курчавых папахах. Затем те из них, что были впереди и с боков, оттянулись назад, резко осадили коней, взбив белую пыль. Поматывая заиндевелыми мордами, заржали лошади. Оркестр грянул «Коль славен Господь в Сионе». Эта мелодия Бортнянского, которую раньше играли куранты на Спасской башне Кремля, при Колчаке временно стала государственным гимном за неимением лучшего.

Шофер затормозил у края расстеленной от паперти ковровой дорожки. Часть казаков осталась в седлах, другие спешились, быстро и ловко построились в маленькое полукаре возле автомобиля, и при виде этой кавалькады, которая под музыку и оглушительное «ура» пронеслась в снежной пыли, чтобы с механической правильностью, изломившись, застыть на площади, Вагин почувствовал, как ледяным восторгом сдавило сердце. Впрочем, похожее чувство испытал он и год назад, когда по железнодорожной насыпи рядом с университетом медленно двигался сплошь увешанный красными флагами бронепоезд «Защитник трудового народа» с расчехленными орудиями и на одной из платформ оркестр играл «Интернационал».

Пока Надя переписывав на машинке что-то, что принес ей редактор, Вагин раскрыл взятую у Даневича брошюру. На первой странице крупным шрифтом сообщалось:

В 1907г. в Париже собралась Всемирная делегация по принятию международного языка, в состав которой входили двенадцать виднейших ученых, представляющих все отрасли современной науки, в том числе выдающиеся лингвисты О. Есперсен из Дании и И. А. Бодуэн де Куртенэ из России. Делегация рассмотрела несколько представленных проектов и в итоге избрала в качестве международного не эсперанто, как то ожидалось многими, а язык идо, созданный французом Л. де Бофроном при участии Л. Кутюра. Было признано, что из всех искусственных языков только идо может служить международным в силу его необычайной простоты и в то же время богатства и способности выразить все оттенки человеческой мысли.

Далее приводились цитаты.

И. А. Бодузн да Куртенэ: Работа делегации несколько напоминала известную процедуру выбора веры при киевском князе Владимире…

О. Есперсен: Сам доктор Заменгоф дважды, в 1894-м и в 1896 г., предлагал крайне радикальные реформы эсперанто, на которые был наложен запрет его ближайшими сподвижниками. Необходимо отметить, что многие из предложенных ша изменений совпадают с идеями де Бофрона (для примера упомяну —eвместо—au, устранение окончания множественного числа —j,bonapatryвместоbonapatrоj,AngliовместоAnglujo,brevaвместоmallongaи пр.). Будучи самоучкой, доктор Заменгоф…

Возникло странное чувство, будто все, о чем он сейчас читает, каким-то образом связано с Казарозой. Ее имя было похоже на все эти слова и в то же время казалось тенью чего-то, что не имеет имени.

… доктор Заменгоф неоднократно заявлял, что согласится, если компетентный научный комитет изменит его язык «до неузнаваемости». Однако в январе 1908 г. он неожиданно разорвал все отношения с делегацией и заявил, что эсперанто никаким изменениям не подлежит…

Когда появился Свечников, Вагин дошел до раздела с благосклонными высказываниями об идо разных знаменитых людей, о которых он большей частью слыхом не слыхивал.

— Осипов здесь? — не здороваясь, спросил Свечников.

— Ушел домой, — ответила Надя.

— Дома его нет.

— Значит, выпивает с дружками.

— С какими?

— Почем я знаю? Я ему не жена и не любовница. Надя снова замолотила по клавишам, тогда Вагин негромко сказал:

— Казароза вчера была с сумочкой. Она у меня дома.

— Где взял?

В этот момент влетел запыхавшийся Даневич.

— Николай Григорьевич, — с порога выпалил он, — я вам на улице кричал, вы не слышали… Нужно поговорить.

— Говори.

— Лучше бы там, — кивнул Даневич в сторону соседней комнаты.

Свечников молча двинулся туда, по дороге тяжело опустив руку Вагину на плечо и сказав:

— Подожди меня. Я сейчас.