Читать книгу - "Быть киллером - Артемий Люгер"

— Тогда тысяча, — быстро вставила она, — не слишком дорого?

— Совсем не дорого, — успокоил я её, — так что ты будешь пить?

— Может, сладкого вина, и то немного. Мне от много плохо.

— Решили, — сказал я, — а что кроме? Конфеты? Ириски? Шоколад? Пирожные? Ты не стесняйся, я сегодня при деньгах.

— Тогда, — она помялась, — колбасы. Я сегодня ещё не…

— Замётано, — сказал я, — берём колбасы, варёной и копчёной, сыр, балык, маслины. Ты любишь маслины?

— Это такие чёрные, похожие на сливы? — сказала она. — Я однажды взяла в рот… Бр-р, противные ужасно. — Значит, маслины отпадают, — сказал я, — возьмём, в таком случае, обычных слив, ветчинки, грибочков и колы в ассортименте. Идёт?

— Идёт, — сказала она радостно.

— А это твоё… начальство… — сказал я, — ну, которое…

— Начальство завтра, — сказала она, — когда буду отдавать деньги.

— Строго между нами, — спросил я, когда, уже нагруженные покупками, мы ловили такси.

— Шестнадцать, — прошептала она тихо и испуганно посмотрела на меня, ну и что? Сейчас с шестнадцати можно…

— Не нервничай, — сказал я, — нас с тобой никто не арестует, а если арестует, есть у меня против них волшебное лапское слово.

— Как это лапское, — спросила она, снова повеселев.

— А это такое, которое в нужный момент произносит большой начальник с большой мохнатой лапой. После чего все низко кланяются и говорят, что они больше не будут.

У меня дома Яна первым делом воскликнула: — Господи! А пылищи-то! — Я, честно говоря, считал свою квартиру довольно ухоженной, но на пыль действительно как-то не обращал внимания: ну, лежит и лежит, есть не просит.

— Быстренько давайте тряпку, — скомандовала Яна, — в такой атмосфере можно заболеть. Знаете, сколько в пыли бактерий? На роль тряпки сгодилась старая майка. Выговор у Яны был явно не петербургский, но не раздражающий, а, наоборот, приятный. Не поручусь, что разобрался правильно, но казалось мне в нём что-то от центральной лесной России. Скажем, вместо «всё талдычит и талдычит» она говорила «всё долонит и долонит» — и мне чувствовалось в этом слове что-то от столярного долота, нежно долбящего какое-то мягкое дерево.

— Ладно, — сказал я, — если тебе так не терпится хозяйствовать, — вытирай пыль, а я пошёл на кухню готовить нам с тобой роскошный ужин.

Яна управилась, конечно, быстрее меня, и на стол мы накрывали вместе. Должен добавить, что включил торшер, плотно задвинул занавески и отключил телефон, на случай незапланированного Дашкиного наезда, она иногда, хотя и редко, откалывала такие штуки. Итак, водка «Абсолют», шампанское, кагор (учитывая вкусы и возраст моей гостьи), твердокопчёная колбаса, колбаса отдельная (по просьбе Яны), балык, ветчина. На десерт коробка шоколадных конфет и по тройке эклеров и заварных.

— Останешься до утра, — сказал я, когда мы разливали по первой. Себе — полную стопку Абсолюта, ей — полбокала шампанского. Она не возражала, но что-то тревожное мелькнуло у неё в глазах.

— Не беспокойся, — сказал я, правильно расценив её тревогу. — Я расплачусь сейчас.

Полез в карман и вытащил пять тысячных купюр.

— Это тебе, а своему шефу отдай только, сколько положено и не больше. Ну, за что пьём?

— За ваше здоровье, — сказала Яна, церемонно поднимая бокал, и, кажется, вполне искренно.

— Не пойдёт, сказал я, — с моим здоровьем всё в порядке. Мы выпьем за тебя, за то, чтобы тебя нашёл хороший порядочный человек, за то… как твоё настоящее имя, не для… а для мамы и папы?

— Люда, — сказала она, — я почувствовал мелкий укол. — Для мамы и сестры. Отца я даже не помню.

— Значит, — сказал я, — мы пьём за то, чтобы милая и красивая девочка Люда рано или поздно нашла своё счастье.

Ночью я притянул к себе её девичье, но уже хорошо развитое тело, и стол поглаживать и обцеловывать её груди, плечи, бёдра… Но когда дошёл до самых потаённых интимных мест, она вдруг вздрогнула. Это явно была реакция не стеснительности, а боли.

Что с тобой, — спросил я, — тебе больно?

— Нет-нет, ничего, — испуганно сказала она, — извините.

— Но я же вижу, что больно. Ну-ка рассказывай.

— Ничего страшного, — сказала она, — вы только не подумайте, что я больная. Просто позавчера у нас был субботник…

Что такое «субботник» я знал. Это когда менты, крышующие проституток, привозят их скопом в отделение, и всем наличным составом используют (естественно, бесплатно) их всех вместе и каждую в отдельности. С присущей этой жлобской публике деликатностью.

— Ладно, — сказал я, — не переживай, давай поспим, утро вечера мудренее.

И утром, когда мы проснулись, я со всей осторожностью сделал то, что не сделал вечером, и моя молодая гостья уже не вздрагивала, а принимала в нашем обоюдном действии самое активное участие.

В девять она заторопилась:

— Ой, мне пора.

— Подожди, позавтракаем.

— Нет, мне деньги сдавать. Гена не любит, когда мы опаздываем.

— Ну, хоть бутерброд.

Пока она одевалась, я сделал ей три бутерброда с ветчиной. Один она сжевала на ходу, два я положил ей, хорошо завернув, в сумочку, где уже лежали полученные от меня деньги, и ещё раз предупредил: деньги для своего мерзавца положи отдельно, а то лишишься всех. Ни адреса, ни телефона я не спрашивал — зачем? Она рассказала, что снимает трёхкомнатную квартиру на шестерых, по две девочки в комнате. Компаньонка у неё хорошая, не скандалит и даже заступается во время квартирных разборок, не то что у Нюрки: ту её сожительница бьёт и даже иногда отнимает деньги. Из окна я показал ей как пройти к автобусу и нежно поцеловал на прощанье. Мне было искренне жалко эту бедную шестнадцатилетнюю девочку, потому что, несмотря на свой тост, я не видел в её будущем ничего хорошего. Как, впрочем, и у себя самого.