Читать книгу - "Красота требует средств - Галина Балычева"

Ну сколько можно терпеть его бесконечные трели и рулады? В конце концов мне уже не двадцать лет, чтобы не спать по ночам.

Ленка подошла к массивному дубовому комоду, стоявшему возле стены неподалеку от кровати, достала из верхнего ящичка небольшую баночку с каким-то кремом и велела мне лечь на козетку.

— Сейчас мы из тебя красавицу будем делать, — сказала она. — Хочешь быть красавицей?

Я кивнула и с готовностью улеглась на козетку.

Кто ж не хочет быть красавицей? Тем более, что для этого совершенно ничего не нужно делать. Только лежать.

И я лежала и даже чуть было не уснула, пока Ленка делала мне массаж лица. И уснула бы наверняка — так меня эта процедура разморила, — если бы не мокрые ледяные тампоны, которые Ленка неожиданно водрузила на мои веки.

— Это для того, чтобы краснота прошла и глаза стали ясными как у ребенка, — сказала она и, оставив меня лежать на козетке, удалилась в ванную комнату.

Через минуту оттуда донесся шум льющейся воды — видно, Ленка решила принять душ. А еще через пять минут от холодных компрессов на моих глазах у меня уже зуб на зуб не попадал.

Ко всему прочему, тот нежный приятно пахнущий крем, который Ленка с самого начала намазала на мое лицо, вдруг начал превращаться в плотную заскорузлую маску, стягивающую всю мою кожу на манер панциря.

Кожа под этой противной коркой тут же начала чесаться, а глаза нестерпимо защипало.

«Вот уж верно говорят, что красота требует жертв, — подумала я. — Но, кажется, я на такие жертвы пока не готова».

Мочи терпеть этот ужас уже не было, и я решила крикнуть и позвать на помощь Ленку. Пусть приходит и освобождает меня из этого косметического плена.

Но не тут-то было. К моему полнейшему ужасу, я осознала, что полностью лишена способности к артикуляции. Маска так плотно стянула кожу на щеках и вокруг рта, что ничего, кроме мычания, я уже издать не могла.

— У-у-у… — горько простонала я.

Потом я догадалась снять с век холодные мокрые тампоны, и мне сразу значительно полегчало. Во-первых, я избавилась от продирающего до мозгов холода, а во-вторых, теперь я хотя бы могла видеть. Впрочем, то, что я увидела в зеркале, оптимизма мне не придало.

Несмотря на то, что кремом меня Ленка мазала из розовой баночки, физиономия, которая смотрела на меня из зеркала, была интенсивно зеленого цвета.

В первое мгновение я даже отшатнулась — до того это было отвратительное зрелище. Просто какой-то мутант-одиночка или инопланетянин. Потом я поняла, что если сию же минуту не избавлюсь от этого кошмара, то есть не смою с себя всю эту отвратительную зелень, то просто могу сбеситься. На нервной почве у меня уже чесалось не только лицо, но и все тело.

Я постучалась к Ленке в ванную комнату и даже подергала за ручку двери. Сколько уже можно там мыться, когда тут несчастный клиент погибает? Пора уже выходить!

Однако дверь в ванную комнату была закрыта, а Ленка за шумом воды моего стука не услышала.

Конечно, можно было побежать в свою комнату и с головой забраться под душ. Но как я могла выйти из комнаты с такой зеленой физиономией? А вдруг я наткнулась бы в коридоре на Эдьку или на Пьера. Нет, это было совершенно невозможно. И я заметалась по Ленкиной комнате в поисках чего-нибудь, чем можно было бы стереть с себя эту зеленую гадость.

Первое, что подвернулось мне под руку, были ватные тампоны, с помощью которых Ленка пыталась воссоздать детскую ясность моих глаз.

Подбежав к зеркалу, я стала яростно тереть мокрой ватой свое зеленое лицо, но, увы, положительного результата не добилась. Маска, которую налепила на меня Ленка, присохла к моему лицу намертво, а вот тампоны сразу же покрылись зеленой слизью и ничего уже не смывали, а только размазывали. И если до этого я была похожа на гуманоида, то теперь — на кикимору болотную из детской сказки.

— О господи! — взвыла я. — Да что же это такое?

Если раньше маска на моем лице хотя бы была сухая и твердая, то теперь размоченная моими стараниями она стала стекать по моему лицу отвратительными зелеными потёками и норовила испачкать не только мою одежду, но и розовый Ленкин ковер. А это уже было совершенно недопустимо.

И уже не думая о приличиях, я открыла первый попавшийся ящик старинного дубового комода, стоявшего сбоку от кровати, в надежде найти там какие-нибудь салфетки или носовые платки.

Однако ни того ни другого там не оказалось. В ящике находилось аккуратно сложенное дорогое дамское белье.

— Тьфу, чёрт! — выругалась я и открыла другой ящик. Там лежала одна только косметика.

И только в третьем ящике, где лежали лекарства, я нашла бумажные носовые платки, салфетки и вату.

С помощью этих подручных средств я кое-как остановила потоки зеленой массы, но смыть ее с себя полностью, к сожалению, не смогла. Здесь требовалась вода. А Ленка по-прежнему не выходила из ванной.

От нервов у меня еще больше разболелась голова, и я решила посмотреть, нет ли среди лекарств, разложенных в том ящике, откуда я брала бумажные салфетки, чего-нибудь от головной боли.

По-французски я, конечно, читаю не так хорошо, как по-английски. Впрочем, я и по-английски читаю плохо. Но поскольку мама у меня переводчик, а я как-никак дочь переводчика, то кое-какие лингвистические способности у меня есть.

Поэтому кое-что я могу прочитать и по-французски, и по-английски, и даже по-итальянски. Немного, конечно, но все-таки кое-что могу.

Я стала рассматривать надписи на упаковках с таблетками и убедилась, что Ленка не врала. Все лекарства у нее действительно были разложены по алфавиту. Даже презервативы и те лежали на строго отведенном для них месте.

Вот уж поистине педантичность, доведенная до абсурда. А впрочем, возможно, в этом есть своя сермяжная правда. По крайней мере аспирин я нашла сразу же, без долгих проволочек.

Вытащив одну таблетку из упаковки, я сунула ее в рот и только после этого стала искать, чем бы мне ее запить.

На прикроватной тумбочке рядом с розовой настольной лампой стоял какой-то хрустальный стакан, но, к сожалению, он оказался пустым, и больше никакого другого стакана в Ленкиной спальне я не обнаружила.

А между тем таблетка уже начала растворяться у меня во рту, и горечь с каждой секундой становилась все более и более нестерпимой. Поэтому,