Читать книгу - "Иная сила - Вадим Сухачевский"

К счастию, уговорились стрелять не по жребию а по единой команде, и покуда князь прицеливался ему в лоб (ведь точно же убить желал за этакий пустяк!), фон Штраубе без промедления поразил того точно в правый локоть. Убивать не желал, ибо за сие могла постичь кара от императора, настрого воспретившего дуэлянтство у себя в столице.

После того князь утратил всякую способность стрелять, с чем дуэль и была завершена.

Однако если сопоставить все – странно, куда как странно все это получилось.

Так бы, может, фон Штраубе сей случай и отнес на счет странностей санкт-петербургского образа жития, когда бы вслед за тем попытки лишить его жизни не сделались частыми, как хлестание картечи во время баталии.

Уже на другой день после дуэли с князем Филановским из проезжавшей мимо фон Штраубе кареты прозвучало сразу два пистолетных выстрела. Одна пуля пролетела мимо, другая сбила с него шляпу. Хвала Господу, не месье де Кюртен стрелявших обучал, не то бы оставаться ему, барону, навеки в стылой земле этого города.

В ту же ночь – новое… Тут спасло лишь то, что после всего уже был настороже, иначе бы не обратил внимания на этот скрип…

Он уже был в дреме, когда скрипнуло что-то, совсем еле слышно. Сон с него как сдунуло – вскочил, схватил с полки заряженный пистолет: «Стой! Кто тут? Стреляю!..»

В ответ громыхнуло, и тут же стрелявший во всю прыть понесся вниз по лестнице.

Во тьме стрелявший промахнулся, пуля вошла в стену. Фон Штраубе мог бы и на слух его поразить – стрелянию на слух месье де Кюртен тоже обучил, — но не стал этого делать: в темноте мог и насмерть поразить, а он давно уже для себя решил, что при его высоком предназначении не станет никого лишать жизни.

Ну а если бы не был столь начеку, если бы тот, с пистолетом, подкрался к нему спящему? Вот и все – читать бы завтра отцу Иерониму заупокойную.

Наутро велел хозяину сделать замковые петли изнутри и стал на ночь вешать замок.

Оказалось, однако, — защита от злоумышленников не больно надежная. Днем позже служанка принесла его исподнее от прачки, да посетовала, что где-то ей руку словно крапивой ожгло, а на зиму глядючи, откуда бы ей, крапиве…

Фон Штраубе на руки ей взглянул – о Господи! Какая крапива! Тут словно каленым железом ожгли! Он перстень с камнем, что против яда, к исподнему своему приложил – камень из бледно-розового вмиг сделался лиловый. Ядом пропитано было то исподнее!

Прислуга часа через два впрямь отдала Богу душу. Сильно мучилась, говорят, прежде чем отошла.

Девка была простая, мало кого заняла ее смерть. Хозяин Мюллер, при том, что лекарь, сказал только лишь: должно, от живота. Ела утром соленые грибы – вот ядовитый гриб, должно, и попался.

Но он-то, фон Штраубе, знал!..

Потому с перстнем этим более не разлучался. Чем снова же спас себе жизнь. В тот же вечер в Куншткамере, — уже давно наслышанный, забрел наконец туда на двуголового младенца, заспиртованного в банке, посмотреть, — поднесли ему чашку горячего шоколату – так от одного только пара камень на перстне посинел. Так его это уже доняло, что и двуголового младенца не запомнил.

Ну а тот случай на мосту…

Вроде обычный пьяница лежит. Тихо себе лежит, бревно бревном. Фон Штраубе его попытался обойти, но тот вдруг ожил – да как! С такою живостью на барона прыгнул с кинжалом в руке, что будь тот хоть менее начеку…

А когда после борьбы удалось лжепьяницу с моста в реку скинуть, он, фон Штраубе, уж было опечалился, что нарушил свой обет не убивать, утопил разбойника. Однако ж тот вдруг поплыл через холодную речку, да так ловко загребая руками поплыл, что уже минуту-другую спустя был на берегу. Откуда и помахал барону рукой издевательски, прежде, чем сгинуть в темной подворотне.

Был и еще один кинжальщик – под видом нищего на паперти. И главное – как хитро его, барона, к себе подманил! Все-то нищие, понятно, русские и по-русски просят: «Подайте Христа ради», — а этот одет в лохмотья немецкого платья и знай бормочет: «Herren, geben Sie nicht, vom Hunger dem armen Auslander zu sterben!»[41].

Жаль стало фон Штраубе беднягу, тоже занесенного какими-то ветрами в эту не больно-то милосердную страну, да еще не знающего здешний язык. Кто ж ему, чужеземцу, подаст, когда своих нищих несчитано? Собирался уж было целый полтинник серебряный ему дать – таких денег тому месяца на три хватит на пропитание.

Уже ему этот полтинник протягивал, когда нищий вдруг его за руку крепко схватил и кинжалом, что прятал, видимо, в рукаве, — прямо барону в сердце.

Верная бы смерть, когда б, уже наученный горьким опытом, не приноровился ходить в кирасе под платьем. Но от неожиданности так потерялся, что даже не сделал поползновения разбойника схватить.

Да и тот испытывать судьбу не стал, мигом метнулся с паперти, вскочил в карету, коя поблизости его поджидала (это нищего-то!), и был таков.

Но все то – еще не самое страшное, ибо в тех случаях он, фон Штраубе, мог сам злодейству противостоять. Случай же с камином…

Да, тут лишь Господь один воспомог!..

Никакой опасности не видя, запершись на замок, вздумал он у себя в комнате камин растопить. Вообще в доме хорошо топили большую печь, и стена, что возле кровати, была всегда горячая, но камин в комнате имелся. Фон Штраубе полагал, что лишь для видимости богатого жилья, ибо дров ему никто никогда не заносил.

А тут вдруг смотрит – лежат сухие дрова прямо перед камином.

День был сырой – в самый раз затопить. Что барон не раздумывая и сделал…

…Очнулся с трудом, когда уже вовсю барабанили в дверь. Очнуться очнулся – а встать из кресла никаких сил нет. Глаза почти ничего не зрят, в ушах звон, словно набат где-то вдалеке…

…Слава Господу, дверь затрещала, петли сорвались, замок свалился на пол…

Оказалось, это орденские братья Жак и Пьер пришли к нему, как обычно, просить в долг. У хозяев спросили – барон вроде бы никуда не выходил. А в дверь сколько ни стучали – не открывает. Вот, заподозрив неладное, и поднажали на дверь плечами.

Как ворвались – так первым делом стали глаза от слез отирать да рвать на себе воротники. Брат Пьер первым догадался распахнуть окно.

Тогда лишь фон Штраубе стал понемногу приходить в себя, зрение чуть возвратилось. Смотрит – а камень на перстне синий, как утопленник.

Выходит, от верной смерти (понятно, не без промысла Божьего) спасли его братья-любодеи.

Лишь после того как хлебнул свежего воздуха из окна, разум вернулся к нему целиком, тогда лишь пришло осознание: отравлены были дрова, их пропитали особым ядом, тайна которого теряется в веках.

Конечно! Еще один старинный орденский способ отнятия жизни! Именно так три века назад кого-то на Мальте, помнится, умертвили. Самый, наверно, хитроумный из способов. Дрова бы в камине вскоре выгорели, дым от них развеялся, а его, фон Штраубе, вернее, хладный труп его, нашли бы дня через два-три в запертой изнутри комнате. Тут и ни о каком злом умысле никто бы не помыслил. Мало ль отчего молодой рыцарь сам по себе покинул этот мир.