Читать книгу - "Чужие деньги - Фридрих Незнанский"

Василий Григорьевич отлеживался на полу, дожидаясь прибытия «скорой». У него ничего не болело, он чувствовал себя как нельзя лучше, однако глаз предпочитал не открывать: мнимая потеря чувств несколько оттягивала момент наступления неприятностей, которые, рано или поздно, все равно произойдут, так лучше поздно, чем рано. На самом деле гендиректор «Росправа» Чернушкин не собирался кончать с собой. Невольная игра в самоубийство стала результатом непритворной паники. Вот уже год он ждал визита лиц, облеченных властью. Визит все откладывался и откладывался, постепенно его возможность становилась уж совсем нереальной. Чернушкин полагал, что, если даже подобный случай произойдет, он морально к нему подготовился и встретит этот миг во всеоружии. Но слово «прокуратура», произнесенное его секретаршей Ираидой Ивановной, выявило, что, вопреки самоуверенности, ни к чему он не подготовился, потому что подготовиться к такому нельзя.

Он сам виноват… Впрочем, может, не так уж и виноват, как сам думает. Василий Григорьевич порой любил посмотреть по кабельному каналу трансляцию состязаний в экстремальных видах спорта. С одной стороны, он находил утешение в той мысли, что ему, по крайней мере, не грозит опасность переломов рук и ног, но, с другой стороны, он понимал, что его занятие еще опаснее, потому что грозит переломом репутации и, в целом, привычной жизни. Он не ездил по горам на мотоцикле, он совершал куда более непредсказуемое родео, оседлав цифру, по финансовым полям. А здесь немало народу сложили буйны головы.

Василий Григорьевич думал, что удастся выкрутиться… Зачем же сразу в прокуратуру, он бы все объяснил! Но нет, исчезли трезвые мысли, оставив одно слепое, всепоглощающее желание: бежать! Справа от его кабинета по наружной стене проходила пожарная лестница, и Чернушкин рассчитывал, что с подоконника сумеет до нее допрыгнуть. Помешал сильный встречный поток воздуха из распахнувшегося окна. К тому же и занавеска окутала его, запутала… Словом, произошло то, что произошло. Возвращенный в пределы родного кабинета усилиями следователя Генпрокуратуры, Василий Григорьевич Чернушкин лежал на полу, и ему было стыдно.

— Василий Григорьевич, — тряс пострадавшего за плечо Турецкий, отказавшись от мысли делать ему искусственное дыхание по методу «рот в рот», — вставайте, с вами все в порядке. Да вставайте же! Вы монете объяснить, что здесь происходит?

— Я могу, — донесся со стороны двери равнодушный женский голос. За широкой спиной секретарши Ираиды Ивановны маячила мелкая пигалица в мини-юбке, с красивыми вьющимися волосами и несимпатичным, грубым пористым лицом. Впрочем, относительно несимпатичности Александр Борисович, возможно, погорячился: выражение отчаяния и злости, слитых в одно разрушительное чувство, не красит ни одно женское личико… — Вы из МУРа? А я Юлия Рейнград, главный бухгалтер этого богоугодного заведения. И если этот пакостник надумал из окна бросаться, то мне, наверно, остается только утопиться. Москва-река под окнами не протекает, пойду наполню раковину. Но сначала, уж извините, все расскажу.

— Что вы расскажете? — с явным интересом спросил Турецкий в то время, как секретарша, поеживаясь, со стекольным звоном закрыла окно.

Ираида Ивановна крутилась в кабинете, находя себе мелкие занятия, главное, чтобы вблизи от великих событий. Это был пик ее удовлетворенного любопытства, это был ее звездный час!

— Пойдемте, — предложила бухгалтер, — в моем компьютере все записано. Сколько стоили статуи, которые вы наверняка видели в вестибюле, сколько — люстра с висюльками. Сколько раз Василий Григорьевич ездил на Мальту, якобы по обмену опытом. Но это еще так, цветочки. А вот поселок на Клязьме, возведенный непонятно из каких денег, с нарушением санитарных требований, и счета в швейцарских банках — так это, извините, крупные ягодки. Если хотите, опишу, каких махинаций все это потребовало…

— Ты-то опишешь! — Неожиданное нападение главбуха воскресило Чернушкина быстрее, чем могла бы это сделать медицинская помощь, и он, позабыв про плохое физическое состояние, которое с успехом изображал, перешел из лежачего положения в сидячее. — Ягодки, говоришь? Развесистая клюква! Воровала, теперь пытаешься свалить на меня…