Читать книгу - "Четвёртая четверть - Инна Тронина"

Ночью Озирскому приснилось, что он спит на «шконке»* в камере следственного изолятора на Литейном. Это заведение стало ему роднее собственного дома. Там довелось и поработать, и отсидеть. В камере капал кран, из-за которого Андрей раньше подолгу не мог забыться. Иногда казалось, что капли стучат о не защищённые черепом мозги.

А вот в ночь на двенадцатое октября, после разговора с генералом Горбовским, Андрей впервые заснул без укола. Он отключился полностью, и увидел сон. Что именно пригрезилось, не запомнил. Но вот тот самый кран врезался и в сознание, и в подсознание. Да так, что полгода спустя Андрей вновь различил ритмичный дробный стук. Потом он понял, что кран течёт в квартире Бабенко, на Звенигородке, в Москве.

Вроде бы, вечером всё было в порядке. Но за те несколько часов, что они Олимпиадой спали после приятнейших занятий любовью, прокладка окончательно прохудилась. Ладно, поменяем, не проблема. От отца у Липки остался целый ящик инструментов и прочих материалов для работы по дому. А можно и водопроводчика вызвать, если не найдётся собственного времени.

Вот и сейчас надо использовать те блаженные минуты полного покоя, пока не проснулся ребёнок, и не встала его юная мать. Она не даст спокойно поработать, опять затеет разговор о свадьбе, раз уж Андрей опять остался вдовцом. А она никакой мистики не боится, и готова с любимым хоть на плаху.

Плаха в планы Андрея пока не входила, равно как и брак с Олимпиадой Бабенко. Он ещё чувствовал ночами запах тела погибшей жены. Так было и сегодня, хотя никогда в жизни Фрэнс не спала в Липкиной постели.

Недавно Фрэнс проговорилась, что употребляла специальные духи — изобретение своего соотечественника доктора Клода Даскаля. И именно первого апреля, уже после несчастного случая на Петроградке, Андрей нашёл в чемодане жены упаковку. Узнал, что духи называются био-этректив «Гейша». При соприкосновении с кожей Фрэнс духи начинали источать такой запах, что Андрей, в каком бы состоянии ни был, тут же заваливал супругу на кровать, а потом домогался её ещё раз пять за ночь.

Липка пахла совсем не так — чистой молодой кожей, молоком, мылом и шампунем. Но только не той самой смесью роз и мускуса, что будоражила Озирского и в камере, заставляя забыть обо всех прочих проблемах. Никогда он так не хотел переспать с Франсуазой, как в эти злополучные три недели.

Он вспоминал, как жена сидит перед трельяжем в полупрозрачном пеньюаре или в кокетливой пижаме, а то и просто в неглиже. Она тщательно отделывает свои губы, которые потом муж мог целовать, не рискуя испачкаться в помаде. Кареглазая брюнетка, Франсуаза предпочитала карминный цвет. Она наносила сочную помаду на губы, поправляла контур косметическим карандашом, промокала специальной салфеткой.

Одну из таких салфеток Андрей нашёл перед самым отъездом в Москву. Селья-Пилар де Боньер уже увезла тело дочери на маленький остров в Средиземном море. Там были и родовой замок, и фамильный склеп. Рядом с плитой отца Франсуазы теперь появилась новая могила. Тёща поначалу готовила это место для себя.

Наверное, Франсуаза волновалась в своё последнее утро, раз потеряла салфетку, не подняла её с пола. Вспомнила, конечно, сон про выбитые зубы и изуродованный рот. Её помада «Вечный поцелуй» цветом очень напоминала кровь.

Потом жена покрыла губы защитным слоем, отложила кисточку и вскочила с пуфика, не желая думать о грустном. Андрей возился с материалами по делу в своём кабинете и почти не смотрел на Фрэнс. Так было и шесть лет назад, когда предыдущая жена, Елена, убегала в свою больницу — отнести бюллетень после рождения Лёльки. И оттуда Алёнка уже не вернулась живой. Андрей каялся в том, давнем равнодушии, но именно первого апреля забыл лишний раз поцеловать Франсуазу. Отныне День смеха стал для него навсегда чёрной датой.

Озирский бережно сложил салфетку вчетверо, заправил за обложку своего паспорта. И стал вспоминать, как выглядела Фрэнс в то утро. В памяти всплыл терракотовый пиджак из кашемира с маленьким английским воротничком и золотыми пуговицами. К нему Фрэнс подобрала расклёшенные брюки в мелкую клетку. Она бессознательно готовилась к гибели. И оделась так, чтобы её не обезобразила кровь. Всё, что было в тот день на Франсуазе, увезла в узле Селья-Пилар. Таможеннику, досматривающему необычный груз, наверное, стало дурно.

Сквозь щели в шторах Андрей увидел, что на улице светает. И заспешил, не желая терять драгоценные минуты. Почему-то розыскная муза охотнее посещала его утром, а не вечером. Натянув под одеялом трусы, Озирский встал, посмотрел Олимпиаду. Она по-детски причмокивала во сне, засыпав цветастую наволочку прядями роскошных золотых волос.