Читать книгу - "Скрипка некроманта - Далия Трускиновская"

Та часть крепости, куда он заехал, состояла главным образом из высоких, в три и четыре яруса, каменных амбаров с небольшими окошками, не застекленными, а лишь забранными деревянными ставнями. Дверьми им служили арки, в которых навешены были тяжелые, чуть ли не дубовые ворота, сейчас запертые на огромные замки.

Маликульмульк расплатился с извозчиком и остался на углу Конюшенной и Господской. В его распоряжении были присыпанная снегом санная колея и узкие тропинки вдоль стен, протоптанные здешними обывателями. Он но тропинке, с большими неудобствами, пошел к почтамту, внимательно изучая местность. Домик, где нанимали три комнаты докторова кузина с дочкой и внуками, он узнал по описанию — сам зеленоватый, оконные переплеты белые, недавно покрашенные, наверху щипец с двумя большими завитками, между которыми овальное чердачное окно. Домик стоял как раз за углом — откуда ж видно его крыльцо?

Задрав голову, Маликульмульк прохаживался, определяя опытным путем, где крыльцо уже становится незримым. Дойдя до такого места, он повернул назад — и чуть нос к носу не столкнулся с человеком в черной шубе и шапке.

— Это вы? — спросил по-русски Маликульмульк, узнав широкое обвислое лицо. — Ну, какого черта вы меня преследуете? Какого черта несете ахинею про тот свет? Ей-Богу, я сдам вас в часть! Там пусть разбираются, в своем ли вы уме!

— Бедный мой друг, — нисколько не огорчившись, отвечал выходец с того света. — Да что друг? Брат! Брат вы мне! Знаете, как бывают крестовые братья? Мы породнились, право, породнились. Пойдемте ко мне, я живу тут поблизости. У меня превосходный кофей и замечательный табачок. Я знаю, вы курите трубочку. Счастлив буду вас угостить.

Маликульмульку стало любопытно. К тому же чудак живет по соседству с докторовой кузиной — может, расскажет что-то любопытное?

Господин в черном улыбался так приветливо, как только позволяло его немолодое лицо. Друг, брат… давно таких слов не звучало, отчего бы не услышать их снова?

Их было трое — два Ивана, один Александр, и они почитали друг друга почти что братьями. Иван Рахманинов имел довольно средств, чтобы издавать свои журналы, и в восемьдесят восьмом Маликульмульк (тогда еще и мысли о Маликульмульке не было в голове) предложил ему свои переводы и заметки. Поладили они сразу, невзирая на разницу в возрасте. Они были люди, изготовленные из одного материала, хотя младший — кудрявый купидон с выпяченной нижней губой, острослов и любитель комедий, а старший — нехорош собой и угрюм. Одинаковы у них были упрямство и настойчивость, постоянство во мнениях, любовь к Вольтеру (Рахманинов его едва ль не за божество почитал и мечтал издать полное собрание его сочинений) и к прочим французским философам.

Года не прошло, как Иван дал денег на «Почту духов», да и название журнала подсказал: обоим нравилась язвительная «Адская почта», которую чуть не двадцать лет назад издавал Федор Эмин. Ее политические намеки и пикировка с собственным журналом покойной государыни «Всякая всячина» привели к тому, что выпущено было лишь шесть номеров — их друзья и читали для вдохновения.

А потом откуда-то взялся Сашка Клушин, умница и скабрезник. Втроем они много шуму наделали, ох, много… Где ж ты, братство? Где ж ты, дружество?.. и слов-то таких целую вечность в ушах не звучало…

— Извольте следовать за мной, — сказал выходец с того света. — Иначе мы не пройдем. Бездельник дворник не прокладывает широкой дорожки, и где он вторые сутки пропадает — неизвестно.

Он вывел Маликульмулька на Конюшенную, прошел три десятка шагов, вошел в небольшой двор, где снега действительно набралось чуть не по пояс, и в нем была прорублена узкая щель. Она завершалась крыльцом в две ступеньки и обшарпанной дверью.

Жил чудак на втором этаже. Комнатка была небольшая, но опрятная и теплая. Кровать под пологом, шкаф, стол и туалетный столик, два стула и этажерка с хозяйственной утварью занимали все пространство. На столе имелось все, потребное для счастья: подсвечник со свечой, сухарница с разнообразными сухарями, спиртовка для приготовления кофея и сам кофей в фаянсовой банке, кисеты с табаком и курительные трубки, составленные в особом штативе из фанерных планочек. Тут же стояли вверх дном чашки на блюдцах.

— У меня есть хорошие сливки, я храню их меж оконными рамами, очень удобно. Есть цукаты, есть печенье, я нарочно хожу за печеньем на Большую Песочную. Как видите, я ни в чем себе не отказываю. И сей мир видится мне раем, в котором можно сполна насладиться скромными удовольствиями. Поглядите в окно, — предложил выходец с того света, — и в моем тесном дворике также есть деревце. Вы не поверите — это вишня! Я перебрался сюда, когда она отцветала, но потом следил с нетерпением за ее жизнью.

Окно действительно выходило во двор. Маликульмульк едва не прижался лбом к стеклу, пытаясь понять, где завершается пространство обзора. Выходец с того света деликатно отстранил его и достал кувшинчик со сливками.

— Поглядите, что за чудо кувшинчик, — сказал он. — Как раз необходимого размера и очень легко отмывается, мои пальцы прекрасно проходят в горлышко.

Да это же нищета, вдруг понял Маликульмульк, комфортабельная нищета, как выразился бы англичанин. Чудак сократил свои потребности соответственно доходам, завел безупречный порядок и изо всех сил пытается быть счастливым. Что-то ему это решение напоминает…

Сняв шубу, выходец с того света оказался в старомодном фраке — такие фраки носил сам Маликульмульк, когда жил в столице и пытался выглядеть так, чтобы своим видом не позорить гордое звание литератора; такие фраки он заказал, когда понял, что жить не может без Анюты, и влез в долги, чтобы стать хоть с виду галантным кавалером…

Началось колдовство с кофеем и спиртовкой. Кофейник у чудака был небольшой, как раз на две персоны, медный и начищенный. На это хозяин комнатки обратил особое внимание Маликульмулька.

— Вам никогда не доводилось чистить медную посуду? — спросил он. — Попробуйте — это ни с чем не сравнимое удовольствие. Я могу целое утро, сидя у окна, ухаживать за своим кофейником. Зимой я ложусь спать очень рано, а вот к минуте, когда первые лучи солнца заглянут в мое окошко, я уже одет и готов к наслаждениям…

Маликульмульк молча приглядывался к чудаку. Похоже, ему пятьдесят или около того. Раньше Маликульмульк считал это старостью, но, поживши в семье князя Голицына, понял свою ошибку. Князю недавно исполнилось пятьдесят два года, и что же? Бодр, крепок, нежен с супругой, грозен с магистратом. А что такое тридцать три года? Ни то ни се. Молодость завершилась, зрелость где-то затаилась, никак не явится. И потешается втихомолку тот злой дух, который надоумил бестолковое человечество измерять жизнь души годами…

Выходец с того света с наслаждением соблюдал весь церемониал варки кофея. Аромат наполнил комнатку. Он вдыхал этот аромат и улыбался.

— Верите ли — я лишь теперь живу. Лишь теперь моя жизнь безмятежна и исполнена правильного смысла. Смыслы бывают лживые. Допустим, сто человек уговорились считать смыслом стучание палочкой по деревяшке. Они упражняются в этом искусстве, изобретают ступени совершенства, вовлекают неофитов — и тратят время на то, чтобы познать муки борьбы за первенство, не познав при этом радости. Может ли доставить радость стук? Но они зачем-то так уговорились… Кофей отстоялся, вот сахар, вот сливки. Позвольте, я сам…