Читать книгу - "Мимо кассы - Светлана Алешина"

Каких женщин здесь только не было: и блондинки, и брюнетки, и пышнотелые, и стройные, и с чрезмерно выпуклыми формами, и, наоборот, с детски неразвитыми. Лариса почувствовала себя несколько неуютно. Тематика будуарной коллекции вызвала у нее неловкость и смущение. А хозяин дома заговорил как ни в чем не бывало:

– Понимаете, Лариса, главная задача искусства – увидеть в человеке прекрасное. А что может быть прекраснее обнаженного женского тела в его первозданности, как сотворила его природа?

Лариса подумала, что Устьянцев будет сейчас ей говорить о критериях подбора представленных здесь произведений. А он между тем продолжал, взяв гостью за руку:

– Природа многолика и никогда не повторяется дважды. Ну может, в близнецах. Лицо, плечи, руки. Форма груди, бедер – во всем этом есть неповторимая индивидуальность. Вы только посмотрите. Каждая из них по-своему прекрасна. Какое бесконечное число вариантов сочетания похожих черт! Красота бесконечна в своем многообразии.

Говоря так, Устьянцев все плотнее прижимал ладонь к ее руке. Более того, он пошел дальше и обнял ее за плечи. Лариса, почуяв неладное, слегка повела плечами, чтобы высвободиться, но попытка не имела успеха. Ей даже показалось, что его рука еще крепче сжала ее плечи. При этом он, не останавливаясь, все говорил и говорил:

– Я не перестаю удивляться, насколько каждая женщина не похожа на всех остальных. Вот и в вас есть что-то такое, что присуще только вам одной.

Он бесцеремонно развернул ее к себе лицом. Лариса оцепенела.

Перед ней стоял совершенно другой человек. Безжизненный взгляд остекленевших глаз, вспотевший лоб, приоткрытый рот, верхняя губа, оттопыренная к носу самым неестественным образом. Прямо-таки оборотень какой-то… Не лицо, а минное поле страстей и пороков человеческих. Портрет Дориана Грея.

– Вы можете дать фору сотням, тысячам других женщин! – горячо воскликнул Сергей Александрович. – Но для того чтобы я смог до конца понять и оценить вашу красоту, вы должны сбросить с себя всю надоевшую мишуру этой бренной эпохи. Вы ведь хотите услышать мнение о себе настоящего знатока прекрасного?

И Устьянцев, не дожидаясь ответа Ларисы, стал снимать с нее пиджак, невзирая на то, что гостья явно не хотела демонстрировать свои природные достоинства, скрытые одеждой. Однако Устьянцев оказался настолько проворным, что Лариса и глазом не успела моргнуть, как пиджак был снят с нее. И Сергей Александрович тут же переключился на блузку. А отчаянные действия или, точнее сказать, противодействие Ларисы успехов не возымело.

Ее, как растрепанную куклу, просто бросили на кровать. Жертва любви к искусству попыталась выразить свой протест словесно. Но из ее уст неслась череда каких-то невнятных звуков. Она уже начала призывать на помощь маму, к которой почему-то обращалась на «вы»:

– Мамочка, да вы что?! – сдавленно закричала она, с ужасом глядя на Устьянцева.

Она уже собралась продемонстрировать всю скрытую мощь своих голосовых связок.

Но тут вспомнила, что ее спасение здесь, рядом, на кровати, в ее собственной сумочке, которую она почему-то не выпускала из рук, таскаясь по всей квартире за Устьянцевым. И положила она ее на кровать только после того, как хозяин стал откровенно демонстрировать сексуальную озабоченность. Вот и не верь после этого в провидение или в шестое чувство?!

И пока удачливый акционер занимался поисками истинной красоты под одеждой Ларисы, она исхитрилась нащупать в сумке среди косметики и прочих мелочей газовый баллончик.

Потом она нащупала его кнопочку и, резко, изо всех сил оттолкнув Устьянцева, отскочила в сторону. У него еще оставался шанс, чтобы не подвергать себя химической экзекуции. Но… он его не использовал. Охваченный ярым желанием самца, он снова бросился на Ларису. И… струя газа достигла своей цели.

Ценитель женских прелестей взревел так, как будто ему на ногу свалилась бетонная плита. Он начал тереть кулаками свои остекленевшие глаза. Лариса еле успела увернуться. Здоровяк, корчась, рухнул на кровать.

– С-сука! – Это было последнее слово, которое Лариса Котова услышала из уст любителя и знатока прекрасного.

В этом зверином реве было столько по-детски искренней обиды, что Лариса даже слегка умилилась.

– Нюхни черемушки, мальчик, – почти ласково сказала она.

Она поспешила срочно ретироваться из квартиры Устьянцева. Как оказалась на улице, впоследствии Лариса уже и не помнила. Она пришла в себя, только когда «Вольво» уже выруливала на соседнюю улицу.

– Тоже мне, доктор Хайд и мистер Джекилл! – произнесла она вслух, остановившись на светофоре.

И столько было в ее голосе ненависти и презрения к человеку, так вульгарно решившему посягнуть на ее честь и достоинство.