Читать книгу - "Поиграли, и хватит - Марина Серова"

— Довольно…

— И наконец, как вы заявили — без всяких к тому оснований, — что ваша дочь, вероятнее всего, мертва. Это уж был явный перебор, Лев Анатольевич! Куда естественнее для любящего родителя отказываться верить в случившееся, даже когда ему показывают труп дочери.

— Довольно, прошу вас!

— И вы думаете, все это не заинтересует милицию? Уверяю вас, это покажется ей весьма любопытным. Если хотите позвонить — могу предложить свой сотовый. К соседям идти поздновато.

Да уж: ведущий инженер какого-то там суперсекретного проекта, замешанного на высоких космических технологиях, был явно не спец по дешевым спектаклям.

— Б-благодарю… — Голос его сорвался. — Я не стану никуда звонить. Я… Простите меня. Действительно, я вел себя глупо.

— Рада, что вы это наконец признали.

— Но и вы тоже хороши! Устроили эту комедию с прокуратурой… Зачем? Вот я и вышел из себя: нервы-то на пределе! Вы не представляете, что мы с женой пережили за эти сутки… Просто пришли бы и сказали, что вам надо.

Кажется, папаша Вингер так просто сдаваться не собирается. Ну ладно.

— Не смешите, Лев Анатольевич. Вы бы меня и на порог не пустили. А мне нужно было непременно с вами увидеться.

— Что ж, ваша взяла. Может, хоть теперь объясните, чего вы добиваетесь?

— Да я только и мечтаю, чтобы вы мне дали такую возможность! Вы знаете о том, что сегодня ночью — через несколько часов после того, как исчезла ваша дочь, — был убит чернокожий студент Александр Ренуа, который был вместе с вашей Ольгой на вчерашней загородной прогулке?

— Да, мне сказал следователь. Это ужасный случай, мне жаль. Мы с женой знали его, он пару раз бывал у нас дома. По-моему, из всех нынешних друзей Ольги он был самым приличным человеком.

Я ожидала, что инженер добавит: «…хоть и негр», но он промолчал. Мне это понравилось.

— Тут я с вами полностью согласна. Так вот…

— Прошу прощения, — перебил он меня, — но почему вы говорите об убийстве? Разве это уже доказано? Мне кажется, речь шла о каком-то несчастном случае. И я, простите, не вижу, какая тут связь с моей дочерью.

— А я вижу эту связь, Лев Анатольевич. И более того, я убеждена, что скоро эта связь станет очевидной для всех. Я пока не знаю, что произошло с вашей дочерью. Могу только предполагать. Есть очень серьезные основания думать, что к этому приложил руку кто-то из нынешнего иностранного, — я подчеркнула это слово, — иностранного окружения Ольги. Саша Ренуа стал случайным свидетелем, очень опасным свидетелем. И потому его убрали, все обставив как самоубийство. Оба эти преступления — дело одних и тех же рук.

— Абсурд какой-то…

— Вы так думаете? А то, что по подозрению в убийстве вашей дочери задержана ее однокурсница Светлана Красникова, не кажется вам абсурдом?

— О боже! Я этого не знал… Ну это уж вообще ни на что не похоже! Зачем ей было убивать Ольгу?!

— У нее был мотив: ревность. Была и возможность, но она ее не убивала. Думаю, этот момент тоже скоро прояснится: против Светы никаких улик. Просто события развивались немножко не так, как рассчитывал преступник, — не все же можно предугадать. Но эти маленькие непредвиденности дали ему еще одну возможность пустить следствие по ложному пути.

— У меня просто голова кругом… Я в этом ничего не понимаю, Татьяна! Зачем вы мне все это говорите? Я только хочу знать — что с моей дочерью?! Вы думаете… думаете, ее убили?

— Я думаю, что вашу дочь никто не убивал, и вы это знаете. Пока не убивал…

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы прекрасно меня поняли! Вы же умный человек, Лев Анатольевич. Вы должны отдавать себе отчет, что практически никогда похитители не возвращают своих жертв. Даже если получают требуемое!

— Да при чем здесь…

— Дайте мне закончить. Я пришла к вам как друг, надеясь помочь и надеясь на вашу помощь. Я надеялась на вашу репутацию умного и честного человека. Я шла сюда вслепую, по одному наитию, но теперь убеждена, что вы покрываете похитителя и убийцу… Молчите, я говорю правду! Я, конечно, понимаю ваши родительские чувства: вас предупредили, что цена вашему молчанию — жизнь дочери. Но это же «липа», Лев Анатольевич! Такая же «липа», как мое давешнее удостоверение. Ну подумайте: зачем ему оставлять Ольгу в живых — такого свидетеля?! Он получит от вас документацию на этот «ноль-первый заказ», или что он там требует, и ее жизнь ему больше не нужна! Если только вы еще не передали ему это…

Он сидел с закрытыми глазами, прямой и неподвижный как столб, и лишь едва заметно покачивал головой из стороны в сторону, как бы защищаясь от страшных слов, долбивших его. На моей последней фразе это немое отрицание слегка усилилось. Можно было не придать этому значения, но ведь можно и придать…

— Поймите вы: он ее не пожалеет. Он уже убил Сашу Ренуа — жестокое, циничное убийство. И оно, сдается мне, не последнее: у преступника наверняка был сообщник или сообщники, и это тоже свидетели. А кончится все трупом вашей дочери, попомните мое слово! Если вы не одумаетесь.

— Вы… безжалостны, Татьяна. Неужели вы думаете, что я монстр, который ради спасения своего ребенка не сделает все возможное?! И даже больше… Если бы я только мог! Если бы…

На «респектабельного инженера» сейчас больно было смотреть.

— Но мне нечего вам сказать. Нечего…

— Это ваше последнее слово?

— Мне нечего вам сказать.

— Черт вас побери! Скажите хотя бы: вы знаете, кто это? Ради своей Ольги скажите! Знаете?

Он поднял на меня глаза, полные муки:

— Нет. Я о нем ничего не знаю. Это правда.

— Когда и где вы должны передать ему выкуп?

— Ради всего святого… Я не знаю, о чем вы говорите.

Уф, хватит с меня. Кому нельзя посоветовать — тому нельзя помочь. Измученная не меньше Вингера, я тяжело поднялась из-за стола:

— Воля ваша, Лев Анатольевич. Я желаю вам только одного: чтобы не пришлось запоздало раскаиваться. Если все же надумаете заговорить — вот номер моего сотового. По нему я отвечу в любое время. Советую спрятать подальше.

Осторожно взяв бумажку, точно она могла рассыпаться, хозяин квартиры заискивающе коснулся моей руки:

— Таня, вы ничего не расскажете… обо всем этом?

— Можете не беспокоиться. Милиция даже не знает, что я веду это дело. Пока еще не знает. Это известно только преступнику. А теперь покажите ее комнату. И еще мне нужна фотография Ольги, без нее я не уйду.

Вингер кротко кивнул и вышел из кухоньки впереди меня.

Пока я осматривалась в крошечной — девятиметровой — комнатушке его дочери, где до меня, похоже, изрядно покопались правоохранительные органы, Лев Анатольевич принес и молча вручил мне цветной портрет глазастенькой еврейской девочки лет двадцати, с пышной черной косой и капризной нижней губкой. Оля Вингер была очень похожа на отца. Именно такой я ее себе и представляла. И что только Сашка в ней нашел?