Читать книгу - "Клетка для райской птички - Марина Серова"

Дверь мне открыла пожилая сухонькая женщина, по всей видимости, жена Лисченко. Выяснив, кто я, женщина провела меня в комнату, в которой располагался больной. Вид у Никодима Трофимовича и впрямь был неважный. Лицо бледное, под глазами круги, взгляд настороженный. Я поздоровалась. Никодим Трофимович предложил мне занять кресло, единственное приемлемое для сидения место в комнате. Общий вид комнаты соответствовал дому, она была такой же старой и запущенной. Стараясь не обращать внимания на окружающее, я обратилась к Никодиму Трофимовичу с вопросом:

– Ваша супруга сказала вам, по какому делу я вас беспокою?

Мужчина утвердительно кивнул.

– Что вы можете мне сообщить о внезапной потребности пропустить дежурство?

– Я тебе, дочка, много чего могу сообщить. – Голос у Никодима Трофимовича оказался тонкий и дребезжащий, что еще больше подчеркивало его немощь. – Только поверишь ли ты, вот в чем вопрос.

– Вы рассказывайте, – подбодрила я сторожа, – а там видно будет.

– Видно-то оно видно, – мялся Лисченко, – да вот как бы после моих откровений мне на старости лет в каталажку не загреметь!

– А вы совершили что-то предосудительное? – Я вопросительно взглянула на сторожа.

– Что ты, окстись! Это в моем-то возрасте! – Никодим Трофимович возмущенно замахал на меня руками.

– Тогда вам не о чем беспокоиться, – попыталась я успокоить сторожа.

– Легко говорить! Если хочешь знать, моему рассказу даже Тоська моя не верит.

И Лисченко указал взглядом на жену. Та, насупившись, стояла в дверях, всем своим видом выражая недовольство поведением мужа.

– Она мне советы раздает, оберегает вроде. – Никодим Трофимович крякнул. – Пользы от ее советов я не вижу, вот и велел тебя позвать. Ты ж ведь не полицай какой, дитиктив, как-никак, – переврав название моей профессии, заключил Лисченко.

– При чем тут полицаи? – разозлилась супруга Лисченко. – Я тебе говорю, в полицию идти надо было, а ты полицай. Полицаи у фашистов служили, а полицейские – это бывшие милиционеры.

Я поняла, что дискуссия на эту тему длится не первый день. На слова жены Никодим Трофимович запальчиво ответил:

– То-то и оно, что бывшие. А нынешним полицаям лишь бы сграбастать кого да в каталажку упечь. Им за это премия полагается. Прав я или нет? – На этот раз вопрос был обращен ко мне.

Я предусмотрительно промолчала. А Никодим Трофимович, по-своему оценив мое молчание, сказал:

– Вот и я говорю.

Что он имел в виду, я уточнять не стала. Вместо этого я постаралась ускорить процесс получения информации.

– Вы решили не сообщать работникам правоохранительных органов информацию, касающуюся Воронкова?

Чтобы не раздражать больного, я намеренно не стала употреблять слово «полиция».

– Да ведь Мишку это вроде как и не касалось вовсе. Вот я и смолчал. А уж потом, прикинув, что к чему, понял, что связь может быть прямая. Когда до меня это дошло, я и слег. От страха. Запишут, думаю, в сообщники, и дело с концом. Тоське моей тогда голодная смерть. Я ведь у нее один кормилец. На детей в наше время надежа плохая. Самим бы по миру не пойти, не то что родителям помогать.

– Так что же произошло? – снова поторопила я Лисченко.

– Было, значица, так. В тот день я дома один был. Тоська к старшему сыну поехала, внуков нянчить. Сижу я дома, радио слушаю. До дежурства еще часа три. Вот сижу я так, покоем наслаждаюсь, ни о чем дурном не думаю. Тут вдруг бац – звонок. Трубку беру, а там голос незнакомый, мужской. «Никодим Трофимыч?» – спрашивает. «Он самый», – отвечаю. А мне: «Это сосед ваш по даче. Приезжайте срочно. Вашу дачу обчистили. Заявление писать надо». Я сперва поохал, а потом говорю: «Как же я приеду, у меня дежурство». А голос мне: «Ну, как знаете. Только потом вы участкового год ловить будете. А вора поймают, вам кописации не видать». – «Это что, – спрашиваю, – за зверь, кописация твоя?» – «Это, – говорит, – денежная выплата. За ущерб». Без денежной выплаты оставаться мне, ясное дело, не хотелось. Сам молчу, обдумываю ситуацию. А мужик подначивает: «Попроси подменить тебя. Или некому? Так ты магарыч посули. За магарыч любой согласится». – «Шустрый какой, – говорю. – Где я тебе на магарыч наскребу?» А он: «Не напишешь заявление, больше потеряешь. Да уж ладно. Ссужу тебя бутылкой по-соседски». Ну, думаю, коли вправду поможет сосед, то надо ехать. Попрошу, думаю, Мишку Шнягу, пусть отдежурит за меня. А я потом за него выйду. И выплату получу, и в зарплате не потеряю. «Ладно, – говорю, – ждите. Скоро буду. Только участкового не отпускайте». – «Подержим, – говорит, – не беспокойтесь».

Никодим Трофимович примолк. Глазами указал на графин с водой, стоящий в изголовье кровати. Я потянулась, чтобы налить больному воды, но жена Лисченко, отстранив меня, сама поднесла мужу стакан. Утолив жажду, Лисченко продолжил:

– До дачи мне километров восемьдесят пилить. По времени минут сорок. Правда, если без пробок. А до смены три часа. Авось, думаю, успею туда-обратно. Не стану пока Мишке звонить. Хотел Карагодина предупредить, да ему в такое время без толку названивать. Он у нас правильный. До дежурства телефон отключает и спит. Не стал звонить и ему. Оделся наскоро, во двор спустился. Машину завел и вперед. Доехал до выезда, а там пробка, что моя жизнь: длинная и тягомотная. Полчаса проторчал. Решил все же Мишку поднапрячь. Звоню ему, звоню, а в ответ дамочка: «Телефон выключен или не в сети». Что делать? И назад поворачивать поздно, и вперед ехать боязно. Вдруг не ответит Мишка, что тогда? Насилу дозвонился. Просьбу высказал, а Мишка юлить начал. Не хотел за меня выходить. Тут я слова соседа дачного про магарыч вспомнил. Была не была, думаю, предложу. После уж сожалел, зачем это сделал? Знаю ведь, что Мишке спиртное даже нюхать нельзя. Даже предлагать! Да так уж вышло.

Никодим Трофимович снова к графину потянулся. И снова его жена на выручку пришла, напоила страждущего. Я ждала продолжения.

– Приехал я, значит, на дачу. К дверям подбежал. Смотрю, замки на месте. Дом обошел. Окна все целы. Что, думаю, за фокус такой? Направился к соседям. Там пусто. Двери и окна и у них целы. Может, думаю, дальних соседей обчистили? Пошел до поворота. Там у нас мужик живет круглый год. В городе жилья у него нет. Пришел, стучу. Вышел сосед, поздоровался. «Чего, – говорит, – среди недели прикатил? Дела какие неотложные?» Рассказал ему, в чем дело. Он головой мотает: «Не было разбоя никакого. Я бы знал». А я уж и сам понял, что разыграл меня кто-то. Зачем – непонятно, а разыграли. На часы глянул. Понял, что смену уже профукал. Останусь, думаю, на даче. С утра хозяйством займусь, хоть бензин оправдаю. Про шутника думать не хотелось, а мысли сами лезли. Узнать бы, думаю, кто из меня дурака сотворил, да по голому заду розгами! Решил: в музее говорить не стану. Засмеют на старости лет. Пошел в дом и спать завалился.

Никодим Трофимович замолчал. Видно, рассказ к концу подошел. Тогда я спросила:

– Когда вы узнали о происшествии?