Читать книгу - "Мистер Слотер - Роберт МакКаммон"

— Помню, я об этом читал, — кивнул Мэтью. Он раздобывал экземпляры «Газетт» у приезжающих пассажиров, то есть читал их как минимум через три месяца после выхода.

— Врач узнал описание Картера и обратился к констеблю Короны. Но, как я уже сказал, Слотер к тому времени находился у нас. Он был слишком… слишком буен, чтобы держать его у квакеров.

— Можно подумать, вы лучше, — фыркнул Грейтхауз. — Я бы его каждый день кнутом порол.

— Говорят о тебе в твоем присутствии так, будто ты пятно на обоях, — заметил Слотер, ни к кому не обращаясь.

— А почему он вообще оказался в учреждении у квакеров? — спросил Мэтью.

— Он, — заговорил Слотер, — был там, потому что его арестовали на Филадельфийском большаке за разбой. Он решил, что ему не подходит заключение в мрачной квакерской тюрьме, и потому он — бедный заблудший дурачок — должен натянуть на себя личину сумасшедшего и лаять собакой, что и проделал перед судом дураков. Таким образом, он, к своему удовлетворению, был помешен в академию безумцев на… сколько же это вышло? Два года, четыре месяца и двенадцать дней, если его математические способности не подвели его.

— Это еще не все, — добавил Хальцен, выпуская табачный дым. — Он четыре раза пытался удрать из квакерского учреждения, избил двух других пациентов и чуть не откусил палец доктору.

— Он мне зажал рот рукой. Невероятная грубость.

— Здесь Слотер ничего такого не пытался делать? — спросил Грейтхауз.

— Нет, — ответил Рэмсенделл. — На самом деле, пока мы не узнали о Тоде Картере, он так себя хорошо вел, что ему даже позволили работать, за что он отплатил черной неблагодарностью, попытавшись задушить бедную Марию там, в красном сарае. — Доктор показал в сторону дороги, ведущей к хозяйственным постройкам за больницей, которую Мэтью помнил по прошлым посещениям. — Но его вовремя поймали и наказали должным образом.

Грейтхауз презрительно скривился:

— Это как? Отобрали у него душистое мыло?

— Нет, подвергли одиночному заключению до тех пор, пока не решим, что его можно выпустить к остальным. Там он пробыл всего несколько дней, когда вы видели в окне его лицо. Но тут к нам приехали от квакеров, которые получили письмо от своего врача из Лондона на мое имя, объясняющее ситуацию. После чего его держали отдельно.

— Похоронить его надо было отдельно, — подытожил Грейтхауз.

Мэтью смотрел на Слотера, хмуря лоб, будто его беспокоили другие вопросы.

— У вас есть жена? Или какие-нибудь родственники?

— Оба ответа отрицательны.

— Где вы жили до ареста?

— То здесь, то там. Больше там.

— А работали где?

— На дороге, мистер Корбетт. Мы с моим партнером отлично действовали и неплохо жили собственным проворством и богатством путешественников. Да упокоит Господь душу Уильяма Рэттисона.

— Его сообщник, — пояснил Хальцен, — был убит при последней их попытке ограбления. Видно, даже у квакеров кончается терпение, и они в один из дилижансов от Филадельфии до Нью-Йорка посадили вооруженных констеблей.

— Скажите, — обратился Мэтью к Слотеру, — вам с Рэттисоном случалось убивать, когда вы… жили собственным проворством?

— Никогда. Ну, случалось мне или Рэтси дать кому-нибудь по голове, кто начинал невежливо разговаривать. Убийства не входили в наши намерения — в отличие от денег.

Мэтью потер подбородок. Что-то все же его в этом во всем беспокоило.

— И вы решили лучше поселиться до конца дней в сумасшедшем доме, чем предстать перед судьей и выслушать приговор… скажем, клейма на руку и три года тюрьмы? Это потому что вы считали, будто из сумасшедшего дома сбежать легче? И почему сейчас вы так охотно покидаете его, не пытаясь даже отрицать обвинения? В конце концов, тот квакерский врач мог ошибиться?

На губах у Слотера снова мелькнула улыбка — и медленно погасла. Отстраненное выражение глаз так и не изменилось.

— Дело в том, — произнес он, — что я никогда не лгу людям, которые не дураки.

— То есть людям, которых нельзя одурачить, — буркнул Грейтхауз.

— Я сказал, что хотел сказать. И в любом случае меня отсюда вывезут, доставят на корабль и отправят в Англию. Я предстану перед судом, меня опознают свидетели, заставят показать могилы трех очень красивых, но очень глупых барышень и вывесят под гогот толпы на виселице — в любом случае. Так зачем же мне не быть правдивым и марать свою честь перед такими профессионалами, как вы?

— А не в том ли дело, — предположил Мэтью, — что вы полностью уверены в том, что сбежите от нас по дороге? Даже от таких профессионалов, как мы?

— Это… это мысль. Но, дорогой мой сэр, не осуждайте ветер за желание дуть.

Грейтхауз вложил ордер на передачу и копии обратно в конверт.

— Мы его забираем, — произнес он довольно мрачно. — Остался вопрос денег.

— Вечный вопрос, — быстро вставил Слотер.

Рэмсенделл подошел к столу, выдвинул ящик и достал матерчатый мешочек.

— Два фунта, насколько я помню. Пересчитайте, если угодно.

Мэтью видел, что у Грейтхауза было большое искушение именно так и поступить, когда мешочек лег ему на ладонь, но желание как можно быстрее покинуть сумасшедший дом оказалось сильнее.

— Нет необходимости. На выход! — скомандовал он заключенному и показал на дверь.

Когда они шли к фургону — первым Слотер, за ним Грейтхауз, дальше Мэтью и два доктора, — из окон центрального здания послышались вой и улюлюканье. К решеткам прижались бледные лица. Грейтхауз не сводил глаз со спины Слотера. И вдруг невесть откуда взявшийся Джейкоб зашагал рядом с Грейтхаузом, с надеждой спрашивая:

— Вы приехали отвезти меня домой?

Грейтхауз на секунду заледенел. Мэтью у него за спиной тоже сам почувствовал, как замер.

— Милый мой Джейкоб, — ответил Слотер ласковым сочувственным голосом, и красная искорка мелькнула у него в глазах. — Никто не приедет отвезти тебя домой. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Ты до конца дней своих останешься здесь и умрешь в этих стенах. Потому что, милый мой Джейкоб, все тебя забыли и никто никогда за тобой не приедет.

Джейкоб со своей обычной полу-улыбкой ответил:

— Я слышу у себя в голове…

И тут что-то дошло до него, кроме музыки, потому что улыбка его треснула, словно череп в тот роковой день несчастья. В расширенных глазах отразился ужас, будто Джейкоб снова увидел летящее на него лезвие двуручной пилы и знал уже, что увидел слишком поздно. Рот у него раскрылся, застывшее лицо побледнело, как у тех, кто вопил за решетками. В тот же миг доктор Хальцен оказался рядом, положил руку ему на плечо, обнял и сказал почти на ухо:

— Джейкоб, пойдем, пойдем со мною, чаю выпьем. Пойдем?