Читать книгу - "Нешкольный дневник - Антон Французов"

О почему-то до сих пор, когда я думаю о том ночном разговоре с Романом в подсобном помещении аптеки, у меня колом встает леденящий холод в позвоночнике, и кажется, что шевельнись я в сторону, и позвоночный столб, от мороза ставший хрупким, пойдет на излом. Роман рассказал мне, что после заведения уголовного дела по факту бойни в саратовском комплексе «Карусель» меня определили в розыск. То, что я убила своего брата, считалось доказанным, потому что все улики прямо указывали на меня. Трое уцелевших в резне — толстая сука Варя-Николь, опущенный Валера с клеймом «Машки с трудоднями» и Геннадий Генчев — показали, с разной степенью достоверности и объективности, что гражданина Павлова А. В., то есть моего братца, убила именно я. Геныч после всего происшедшего лежал в больнице, в проктологии, к тому же несколько повредился в уме, так что его показания особенно на веру не принимались <перечеркнуто> а вот Машка и Варя-Коля повернули дело так, словно главная виновница и провокаторша — это я и есть. Что уж они там про меня квакали, какие показания сливали, Роман не знал, но только его знакомый, который ему все это рассказал, заявил, что мне лучше в Саратове не светиться. Братва, конечно, ни за опущенных, с «петушиной зоны», ни за сутера Геныча писаться по конкретному не будет, но вот только кто-то у них капнул, что и Костика Мефодьева я завалила.

Ждут меня с распростертыми объятиями и мусора.

А более свежие новости были куда короче и содержательнее: на меня вышли в Москве. Вычислили через тетю, определили номер, по которому я звонила в тот день, когда меня вышвырнули вон, и повязали Пашеньку под белы рученьки. И еще сказал мне Роман, что не ожидал меня здесь застать, потому как думал, что меня уже повязали и «закрыли». В СИЗО, стало быть.

Меня чуть не стошнило от страха. Странный у меня такой рвотный рефлекс. Я спросила:

— А ты откуда знаешь? Как ты меня вообще нашел? Или ты… с ними…

— Ну да! — бесцеремонно оборвал он меня. — Я буду заодно с ментами или саратовской братвой, зная, что мы с тобой на пару Мефодьева тогда завалили. Ты, Катька, аптекарского духу хватила не в меру, мозги у тебя атрофировались, наверно.

— Что же мне делать? — пробормотала я.

— Я сказал: идти со мной! Тебя могут в любой момент зала-стать, понимаешь? Ты спрашиваешь, откуда я знаю? Скажу: от одного знакомого. Совпадение, оказавшееся для тебя счастливым. Если бы не оно, то едва ли бы я тебя нашел и париться бы тебе на шконке. Однако если ты будешь тянуть кота за яйца, то ТЫ там все равно окажешься. Катька, давай одевайся, и пошли!

— А Грибанько?

— Да пошел он, сутер! Если будет возникать, то у него будет масса поводов обратиться в эту аптеку еще раз, но уже за лекарствами.

Он говорил, не глядя мне в глаза, и я его испугалась. Он лгал, откровенно лгал, я это чувствовала. Он явно скрывал от меня многое, я и предположить не: могла, сколь многое, но его уклоняющегося взгляда, странного тона и металлических ноток в голосе мне хватило.

В дверь постучали: разговаривая, мы и не заметили, как прошло время, на которое Роман со мной уединился. И совершенно неважно, что мы тут делали: трахались или играли в шахматы, — время капает, и если оно истекло — здоровеньки булы, паньстфо, геть з телкив! Грибанько был на редкость пунктуален, и пару раз его пунктуальность спасала мне жизнь. Но сейчас за его точность я готова была убить. Нет, Роман пугал меня, но необходимость возвращаться под вонючее крылышко сутера после всего только что мне сообщенного… нет!!

— Ну так как? — настаивал Роман. — Ты пойми…

Грибанько заколотился в дверь всем телом, где-то в стороне послышался голос молоденького охранника аптеки, который предостерегал, что не стоит так ломать двери, они не казенные. Глухо звякнул колокольчик, и охранник осекся. Грибанько за дверью тоже как-то странно обмяк и перестал производить шум. Он даже зашмыгал носом, что говорило о его нервозности. Задергался.

— А вот, кажись, и мусора прибыли, — тихо сказал Роман. — Дотянула ты, Катька. Сейчас сюда ломиться начнут.

Послышался чей-то басовый вой, потом мужской голос рявкнул:

— Не гунди, урррод… не полни чашу моего терпения! В КПЗ будешь свои ррррулады!..

Образность речи мента я тогда оценить не смогла. Я сжалась и отскочила к стене, за какие-то ящики, задернутые тяжелой белой тканью. Роман выругался сквозь зубы и прислушался к происходящему там, за дверью, в аптеке. Расколото звякнул колокольчик. Все стихло. Не веря своим ушам, я выглянула из-за ящиков:

— Ушли, что ли?

— Ушли, — сказал он с недоумением, — Я гляну. Ты пока не светись.

Я сказала упрямо:

— С тобой. С тобой пойду. Ты первый.

— А, не доверяешь? — как плевок, бросил сквозь зубы.

В аптеке нас ждала удивительная картина. У разбитой полки, из которой высыпались лекарства, косметические и гигиенические средства, сидел на корточках молоденький охранник и, приложив руку к щеке, раскачивался взад-вперед, как от зубной боли. На полу валялся раздавленный чьей-то тяжеленной ножищей грибаньковский мобильник. Самого сутера не было. Не было и продавщицы, которая, по моим же словам, была похожа на шлюху еще больше меня. Роман круто развернулся на каблуках и, склонившись над охранником, протянул руку, как если бы хотел похлопать его по плечу. Но вместо этого другой рукой сгреб несколько коробок лекарств и положил себе в карман.

— Пошли, — прошипел он мне, — быстрее. Где твоя одежда?

— В машине Грибанько.

— Понятно.

Мы вышли из аптеки. Грибаньковская гнилая «шестерка» стояла в сугробе. Роман коротко выдохнул и локтем разбил стекло, потом вытащил из салона мои шмотки и бросил же на руки:

— Переодевайся.

— Где? — выкрикнула я. — Холод собачий! Может, у тебя машина есть?

— Нет у меня машины. Не обзавелся еще. Накинь пока свою куртку поверх халата и сапоги надень вместо туфель. Сейчас че-нибудь поймаем. Ехать далеко. А то как у Высоцкого: метро закрыто, в такси не содют.

Только оказавшись в такси с молчаливым и, видно, глуховатым водителем (он три раза переспрашивал адрес, а усвоил только тогда, когда уже раздосадованный Роман орал ему в ухо), я несколько пришла в себя. Натянула на себя одежду. Роман при этом пристально меня разглядывал — могу покляться, без всякой примеси сексуального интереса — и сказал:

— Ты еще лучше стала. Не понимаю, как ты могла столько времени торчать в этой прогорклой конторе. И этот мерзкий усатый таракан Грибанько… хуже него, наверно, из людей только твой братец был.

И уставился на меня. Как я отреагирую? Только ничего сенсационного он от меня не дождался. Я, помню, совсем о другом заговорила:

— А если им я нужна была, почему они забрали эту продавщицу? И Грибанько с ней?

— У Грибанько такая рожа, что его просто грех не забрать. А что касается той продавщицы, то, кажется, ты про нее сама сказала, что она похожа на проститутку гораздо больше, чем ты. Вот ее с налету и загребли, она и пикнуть даже не успела. Кстати, у этих продавцов должны бейджики быть. Как ее зовут, эту аптекаршу?