Читать книгу - "Опасная тихоня - Елена Яковлева"

Бесхитростная исповедь Дороховой меня тронула. Я даже попыталась себе представить, как она стала бы наводить Богаевскую на мысль о благотворительности: намеками или, как мне, напрямую.

- Жаль, - снова вздохнула директриса, - очень жаль, что так вышло, но ничего ведь не сделаешь. Звезды, они высоко, а мы здесь, внизу.

- Мне тоже очень жаль, - сказала я, причем совершенно искренне. И мы обе замолчали. В кабинете Дороховой было прохладно - похоже, в училище по причине тяжелого материального положения и топили неважно, - а за окном шел крупный, какой-то сказочный, будто из ваты, снег.

Потом я все-таки нарушила затянувшуюся паузу:

- Ирина Анатольевна, а сегодня, сейчас, можно поговорить с кем-нибудь из ваших преподавателей, тех, что знали Богаевскую?

- Думаю, можно, - пожала она плечами, - только зачем вам?

Я опять достала свое "пожарное" удостоверение с надписью "пресса". Дорохова развернула его, глянула мельком и тут же вернула:

- Значит, это вы и есть Капитолина Алтаева? Приятно познакомиться, читать вас читали, а видеть ни разу не приходилось. Только... Я что-то не пойму, разве я сегодня в газету звонила?

- Вы звонили в предвыборный штаб Пашкова, - нехотя сообщила я и соврала:

- Я там как бы случайно оказалась.

- Понятно, - кивнула доверчивая директриса, - значит, вы хотите писать про Богаевскую?

- Ну-у... Про Богаевскую и ваше училище.

- Да про училище зачем же? - Дорохова приятно зарделась. - Нам особенно похвастать нечем. Кадры, правда, у нас хорошие, надежные, но все остальное, сами видели. Тут обваливается, здесь сыплется... Тянемся, можно сказать, из последних сил, чтобы быть не хуже других. Правда, не совсем мы и отсталые. Вот Богаевская у нас начинала... И кроме того, только за мою бытность восемь наших выпускниц в консерваторию поступили. И хор наш в области хорошо известен...

- Ну вот, а вы говорите, что вам похвастать нечем, - подбодрила я ее.

- Да как-то при этой разрухе хорошее уходит на задний план, - пожаловалась Ирина Анатольевна и поднялась из-за стола. - Пойдемте, я вас в учительскую провожу, познакомлю с преподавателями. Только с теми, у кого сейчас нет занятий, остальных, вы уж меня простите, я отрывать от учебного процесса не буду. Это святое.

Я покорно кивнула, у меня не возникло ни малейшего сомнения в святости "учебного процесса".

Учительская была тоже на втором этаже, только в противоположном конце коридора. Такая же сырая, сумрачная комната, только побольше - в три окна. Из обстановки - столы, стулья да пианино у стены. Возле него на вертящемся табурете сидела полная женщина, укутанная в большой пуховый платок. У окна о чем-то разговаривали еще две: одна совсем молоденькая, другая постарше, но из тех, что всегда и при любых обстоятельствах тщательно за собой следят. Что бы ни случилось, они всегда при маникюре, и прическа у них - волосок к волоску. Поскольку сама я из другого теста, такие женщины для меня просто загадка мироздания. Случается, я даже неожиданно робею в их присутствии, как какая-нибудь школьница, но стараюсь не подать вида.

- Здравствуйте, Зоя Леонидовна, здравствуйте, Надежда Петровна, здравствуйте, Нина Пантелеевна! - Директриса поприветствовала каждую поименно. - Знаете, кого я к вам привела? Это Капитолина Алтаева из "Губернского вестника". Она пишет статью о Елене Богаевской и нашем училище.

Женщины посмотрели на меня по-разному. Та, что в пуховом платке, подслеповато-равнодушно, молоденькая - с непосредственным интересом, а ухоженная - со скрытым вызовом во взгляде: "Значит, это та самая Алтаева? Ну и что в ней такого особенного!" А я подумала, что беседовать мне скорее всего придется с закутанной в пуховый платок, поскольку, как мне казалось, она была наиболее подходящей кандидатурой на роль старейшей преподавательницы училища. Даже не по возрасту, просто все в ней, включая пуховый платок, свидетельствовало о постоянстве натуры, такие, как она, обычно имеют немного записей в трудовой книжке и в отличие от меня не бегают с одного места работы на другое.

Однако мои психологические опыты, к которым я имею давнишнюю склонность, на этот раз завели меня в тупик. Потому что директриса сказала о той, кого я уже намечала в собеседницы:

- Зоя Леонидовна у нас только год, поэтому о Елене Богаевской рассказать вам ничего не сможет, Надежда Петровна тоже, а вот Нина Пантелеевна... Нина Пантелеевна, Богаевская при вас училась?

- При мне, - ответила подтянутая и молодящаяся, на которую я меньше всего рассчитывала, и предупредила:

- Только у меня через двадцать минут урок.

- Я вас долго не задержу, - пообещала я.

- Тогда я пошла, - объявила директриса, посчитавшая свою миссию выполненной, - а вы поговорите. Может, еще кто-нибудь подойдет из преподавателей, которые давно работают.

Нина Пантелеевна, которая, оказывается, учила саму Богаевскую, посмотрела на часы и заметила:

- Скоро Рогозина должна быть. Она у Богаевской специальность вела, она побольше моего вам расскажет. А я преподаю сольфеджио, и мой предмет студентки не очень любят. И меня тоже, кстати, за строгость.

И она рассмеялась. В глазах у нее была "чертовщинка", которая даже самую старую женщину делает лет на десять моложе. Она, несомненно, следовала золотому правилу: настоящая женщина в тридцать должна выглядеть на восемнадцать, в сорок - на двадцать семь, а в сто - на девяносто девять. Мне это правило тоже хорошо известно, но я им преступно пренебрегаю и в свои тридцать три на них же и выгляжу, а когда хвачусь, поди, поздно будет.

- Значит, хотите писать про Богаевскую, которая не захотела нас осчастливить своим меццо-сопрано? - поинтересовалась мудрая Нина Пантелеевна. - Надо же, такие ожидания были, мы уже своим студенткам все уши прожужжали, хотя, если на то пошло, какое отношение она имеет к нашему училищу, а мы - к ней? Ну, проучилась один год... У нас столько таких было, только мы других не очень вспоминаем, потому что с них взять нечего. И она, видно, тоже не считает, что чем-то обязана училищу, да и городу тоже. И то верно: она же сама всего добилась, как теперь говорят, сама себя сделала. Так, может, и тяжелее, зато вернее.

- А какой она была пятнадцать лет назад, когда училась здесь, вы помните? - спросила я.

Нина Пантелеевна сунула руки в карманы хорошенького пиджачка в стиле "Шанель" и передернула плечами:

- Да обыкновенная! Абсолютно ничего особенного, училась по классу фортепьяно, в хоре, правда, солировала. Атак... Ничего особенного. Выйдите в коридор и посмотрите на наших студенток, она точно такая же была.

- Зато сейчас какая! - мечтательно протянула вмешавшаяся в разговор молоденькая Надежда Петровна.

- А вот это феномен, - задумчиво произнесла Нина Пантелеевна. - Как простенькая девочка превращается в роковую красавицу? Все очень просто: дух, одухотворенное лицо. Она не ходит ежедневно на опостылевшую службу, чтобы заработать гроши, она творит!