Читать книгу - "Принц на черной кляче - Анна Ольховская"

Никодим, покачиваясь, стоял в дверном проеме, ведущем в кухню. Для устойчивости он держался руками за косяки. Опухшая от вечной пьянки мордень, огромные уши, утонувшие в глубине глазки – Петя, больше трех месяцев не видевший отца, подзабыл уже, насколько паршиво тот выглядит. И – вот странное дело – раньше мальчик мгновенно сжимался от ужаса при виде папеньки, ожидая очередной порции тумаков, а сейчас…

Сейчас он исподлобья разглядывал воняющего перегаром мелкого мужичонку, вызывавшего вовсе не страх, а брезгливое отвращение.

И даже сквозь проспиртованный мозг Никодима пробилась неправильность ситуации – маленький поганец его совсем не боялся! Мало того – не уважал!!

Да и сам поганец изменился – вместо худенького скрюченного крабеныша перед Никодимом стоял рослый, крепкий, загорелый мальчишка! Уверенно так стоял, ровно!

И – не уважал!!

– Ты… – проревел отец, мгновенно багровея от ярости, – ты чего вытаращился, уе…ш?! Ты куда Любоньку подевал, а?! Куда мою доченьку любимую… ик… красавицу… ик… дел, я спрашиваю?! Небось убил где-то и закопал, гаденыш! Я тя счас сам прибью, урод!

И он, качаясь, двинулся на сына.

– Никодим, опомнись! – вскрикнула мать, заслоняя собой мальчика. – Что ты несешь такое? Как у тебя только язык не отсохнет гадости поганые на сына родного говорить! Алкаш чертов, все мозги пропил!

– Ах ты, с-сука! – все сильнее заводился Никодим. – Вы небось вместе удумали доченьку мою укантропупить, мешала она вам! Убью-у-у-у!

– Папа, не надо! – Из комнаты выбежала прятавшаяся там Надюшка. – Не тронь Петю, он ведь из больницы только что!

– Убью-у-у-у!

Легко, словно пушинки, Никодим расшвырял пытавшихся остановить его жену и дочь и замахнулся, собираясь одним ударом пришибить этого наглого мальчишку…

И вдруг напоролся на взгляд сына.

Из глубины темных зрачков которого на него смотрел кто-то другой…

И этот кто-то был чужим. То есть совершенно чужим, не из этого мира.

Никодим почувствовал, как вдоль позвоночника промчались мурашки величиной с кулак, а весь хмель куда-то с трусливым визгом убежал, оставив голую, трясущуюся от ужаса душонку один на один с парализующей волю тьмой…

– Сатана… – прохрипел мужчина, судорожно хватая воздух ртом. – Изыди!

Он никогда не был верующим, родившись в разгар «антипоповской» вакханалии. Его не крестили, и молитв Никодим не знал.

Но сейчас откуда-то из глубины сознания всплыли слова молитвы, которую мужчина забормотал, пятясь от насмешливо усмехнувшегося сына.

А Петя медленно шел следом, цедя сквозь зубы:

– Если еще хоть раз пасть свою откроешь – тебе не жить. Если руку на мать или сестру поднимешь – тебе не жить. Если деньги из семьи красть не перестанешь – тебе не жить…

– Петечка, да что ты такое говоришь?! – ошарашенно пролепетала мать, переводя ничего не понимающий взгляд с мужа на сына. – Ты зачем за отцом гадости повторяешь? Так нельзя, сынок!

– Это не мой сын! – заверещал вдруг Никодим, закрыв лицо заскорузлыми ладонями. – Это Сатана! В Петьку Сатана вселился! А-а-а-а!

Продолжая закрываться от парализующего взгляда сына, мужчина сгорбился и попер к выходу тараном, словно кабан сквозь заросли.

Само собой, его никто не задерживал.

С того дня папенька ушел в крутейший запой, и семья с тех пор видела его от случая к случаю, чаще всего – валявшимся под чужим забором. Но домой никто его больше не тащил – сентябрь еще, тепло. Не замерзнет.

Петя и сам не помнил, что он такое говорил тогда отцу, мать его ругала потом, конечно, но мальчик не заморачивался, проверяя действие своего взгляда на остальных.

Работало! И круто работало!

Все же, наверное, он сам теперь такой стал, вон и профессор говорит: скрытые силы организма, мол, наука толком и не знает, на что человек способен, почти все наши силы и умения спят.

И медальона никто не видит, кроме него, Пети. Может, и нет никакого медальона, он его просто выдумал?

Правда, Эллар во сне говорил, что медальон могут видеть только носители Древней крови. Что это означает – мальчик так и не понял.

И вообще, Эллар этот – тоже его выдумка, сон.

Мальчик стал перед гостиничным трюмо и внимательно всмотрелся себе в глаза. Ничего такого, сильный, жесткий, уверенный в себе взгляд. Его взгляд, собственный. Правда, медальон вон он, висит. Идеально круглый, из странного серебристого материала на витом, металлическом же, шнурке, тоненьком, как нить. Но прочном – что бы с Петей ни делали в больнице, каким бы процедурам ни подвергали, шнурок не оборвался. Но его не то что не видели – не нащупали даже, а ведь всякими трубками опутывали, раздевали, когда обследовали.

Ну точно – выдумка все это!

И ничего не было там, возле дольмена, ему все привиделось, пока без сознания валялся, вот.

А Любка… Любка просто сбежала.

Мальчик насмешливо улыбнулся своему отражению и, сняв с шеи медальон, отшвырнул его в сторону.

А в следующее мгновение с жалобным криком рухнул на пол, с ужасом глядя на скрючивающиеся руки и ноги.

Но гораздо страшнее физической боли была боль душевная – он виноват в смерти сестры! Он сам отвел ее на жертвенный стол, отправил на жуткие муки! Как она кричала, как кричала!!!

Петя с трудом подтянул к ушам сведенные еще более сильной, чем раньше, судорогой руки, пытаясь заслониться от зазвучавшего внутри головы предсмертного воя Любы.

Но он становился все громче, разрывая душу и сердце на части.

Задыхаясь от плача, мальчик кое-как дополз до валявшегося на полу медальона и снова надел его на шею.

И больше никогда не снимал…