Читать книгу - "Урки и мурки играют в жмурки. Отвязный детектив. - Александр Сидоров"

Директор медленно опустился в кресло, хотя это стоило ему больших трудов. Арка-дия Игоревича трясло от напряжения, возмущения, злости — да от всего сразу, просто бурлило, как в котле! Но показывать нельзя. Тем более учитывая подозрения.

Он потянулся к коньяку.

— Я налью, — опередил его Шустов и наполнил рюмку.

Драбкин хлопнул залпом. Зажевал ломтиком рокфора.

— Знатный коньячок, — мрачно произнёс он.

— Аркадий, не тяни, — нетерпеливо сказал Шустов. — Давай без вступлений. И так на сердце муть.

— У тебя на сердце муть? — вскинул брови Аркадий Игоревич. — А у меня что, Лебединое озеро?

— Как эти бесенята? — поинтересовался Шустов. — Раскололись?

Драбкин внимательно посмотрел на Геннадия Александровича.

— А с чего им колоться? Может, так и было, как они рассказывают.

— Да ты что! — всплеснул руками Шустов. — Может, ещё и ананасы на ёлках растут? Придавить их как следует, тварей! Всё выложат…

Шустов перевалил за шестой десяток, но вспыхивал легко, как прыщавый юнец, которому в голову долбят гормоны. Низенький, востроносенький, с длинными тонкими ручонками, он напоминал комарика, который то и дело рвётся спасать муху-цокотуху из лап злодея-паука. Злодеев он видел во всех, за исключением детей младенческого возраста. Они Шустова умиляли.

— Такие славненькие, — говаривал он, наслаждаясь видом очередного грудничка, чмокающего пустышкой. — Такие все невинные, как ангелочки. А вырастут — превратятся во всякую мразь. Хоть бери и души в колыбельке…

Когда-то, ещё при Совдепии, Геннадий Александрович служил ответственным работником. Была такая профессия с неясным названием «номенклатура». Шустов даже окончил специальную управленческую академию. Считалось, что с таким образованием можно запросто управлять всем, чем угодно, от фабрики мягких игрушек до института кибернетики. Шустов и управлял. Куда ни бросала его судьба, везде он справлялся с заданиями родной и в чём-то даже близкой ему партии. А потому что научился за долгие годы ладить с самыми разными людьми: где-то угодить, где-то прикрикнуть, где-то подставить свою жилетку для чужих пьяных соплей… Обрастал знакомствами, связями, блатом, умел доставать и выбивать, проталкивать и поддерживать, прислушиваться и мотать на ус. Зело премудра эта руководящая наука — нет, даже искусство выживания самому и выживания других. И тут Шустов показал себя большим искусником.

Правда, однажды даже большие связи не спасли Геннадия Александровича от цугундера: он несколько увлёкся изящными комбинациями с дефицитным товаром и очнулся уже в колонии усиленного режима, где провёл семь тусклых лет. Впрочем, и здесь он оброс связями как среди арестантов всех мастей (даже среди пидоров), так и среди зоновского начальства. В блатной среде он был известен как Гена Шустрый и после освобождения не раз оказывал авторитетным людям услуги по мелочам.

Когда же настало время больших перемен и великой смуты, Геннадий Александрович почувствовал себя, как рыба в воде. Хотя энергия его к тому времени маленько подрасплескалась и пробивная сила лба стала уже не та, однако острый нос не потерял природного собачьего нюха. К тому же Геннадию Александровичу всегда нужна была руководящая и направляющая сила. Раньше эту роль исполняла компартия. Теперь надо было искать нового хозяина. Так ответственный питбуль Шустов прибился к Аркадию Игоревичу Драбкину (Аркаше Деловому), в котором с присущим номенклатурному работнику чутьём он почуял природного мошенника, редкостного мерзавца и вообще очень достойного человека.

Для начала Драбкин с помощью Шустова обанкротил и выпотрошил несколько успешных предприятий, потом через знакомых чиновников Геннадию Александровичу удалось приобрести для босса по бросовой цене недвижимость в центре столицы, и постепенно он настолько приблизился к драбкинскому телу, что это грозило породить сомнительные слухи. Аркадий Игоревич начинал день с Шустовым, с ним же его и завершал. Шустов стал незаменимым советником Драбкина. То там, то здесь в вертикалях, горизонталях и диагоналях власти, как лягушки из поганого болота, выскакивали различные друзья, приятели и знакомцы бывшего номенклатурщика, и благодаря этому генеральный директор «Русского мира» проворачивал дела, редкостные по изобретательности и чудовищные по наглости.

Неужели теперь Геннадий Александрович решил отправиться в самостоятельное плавание по бурным волнам криминального бизнеса и для начала попытался утопить своего благодетеля и возможного конкурента? Очень может быть.

— Аркадий Игоревич прав, — подал голос с дивана Джонни. — Может, пацаны ни в чём не виноваты. Не похоже на Грача, чтобы он решился на кидалово. А Исай? Вспомните, как он вас выхаживал, Аркадий Игоревич, когда вы с двусторонним воспалением лежали. Даже кровь сдавал…

— Вот и сейчас надо с него крови попить, чтобы язык развязал, — с упыриным оскалом предложил Шустов.

— Разобраться надо, а не горячку пороть, — возразил Джонни. — Кто нападал, зачем нападал? И почему в портфеле пусто.

— Как пусто? — возмутился Шустов. — А девка на обложке с дойками трёхдюймовыми? Они её нарочно подкинули, издеваются, гадское племя!

И он закинулся очередной порцией коньяка.

— Тёмное дело, — покачал головой Джонни. Он разбавлял водку апельсиновым соком, чтобы мыслить по возможности трезво. — Чушь какая-то. Ничего не вяжется. Случайно эти типы оказались или в засаде ждали? Если в засаде — значит, кто-то вломил…

Наступила зловещая тишина. Слышно было, как тикают старинные напольные часы. У камина шевельнулся и пискнул во сне чёрный котёнок.

— Мент родился, — сообщил Шустов.

— Кто-то вломил… — задумчивым эхом повторил слова Джонни Драбкин. — Это забавная вещь. Как мыслишь, Геннадий Александрович?

— Я не понял, — встрепенулся Шустов. — Ты что, на меня намекаешь? Аркадий, ты вообще думаешь, что несёшь?!

— Почему на вас? — успокоил Шустова Джонни. — Вполне могу быть и я. Правда, Аркадий Игоревич?

— Правда, правда, — подтвердил Драбкин. — Пионерская правда.

Он поглядел на Джонни. С этим парнем они уже шесть лет. Драбкин подобрал его в Саратове, где Джонни проигрался в сопли, оставив в казино даже золотые часы — подарок покойного отца на совершеннолетие. Часы-то Драбкин выкупил. Но пришлось помучиться, чтобы отучить Джонни от игры. Того постоянно плющило и таращило — от истерических рыданий до приступов ярости. Какое-то время Джонни мог держаться, рассуждал разумно и даже напоминал нормального гомо сапиенса. Затем вдруг срывался и пускался вразнос. Приходилось использовать радикальные средства, как то — больно и долго бить, а затем держать несколько недель на цепи в подвале. Испытывали на нём также посещения сеансов массовой терапии, уколы и полуторамесячное пребывание в закрытой лечебнице для нервнобольных. Что из этого букета окончательно помогло, неясно, но Джонни в конце концов пришёл в себя и напрочь забыл обо всякой игре, даже в домино.