Читать книгу - "Золотая братина. В замкнутом круге - Игорь Минутко"

Предвидел! Все предвидел! И матери на Руси плачут. И коршуны кружат. И мятежи грядут… Каково, а?…

– Подожди, Глеб, – перебил Любин. – Ты хоть объясни… Что у вас? Родители…

– Родители? – Забродин кинул книгу на диван. – В текущий момент, Кирюша, зело скверно быть сыном русского капиталиста и интеллигентки немецкого происхождения, исповедующей большевистскую идею. Что тебе сказать?… Когда началась вся эта заваруха, родители разошлись и идейно, и по всем остальным статьям. А папашка-то мой дальновидным оказался. Представь себе: в двенадцатом году основные капиталы в Швейцарию перевел. Почуял. Это мы с муттер узнали перед самым отбытием родителя в заграницы…

– Кузьма Данилович эмигрировал?! – ахнул Кирилл.

– Правильнее сказать, спешно сбежал… – Забродин подавил вздох. – В одном родитель прогадал. По большому счету, скуповат был папá. Вот и дотянул… Заводишко все метил в последние годы продать, да покупателя-дурака не находилось. Он суетиться с продажей начал в шестнадцатом, когда жареный петух уже матушку-Россию в задницу клюнул. А тут семнадцатый, большевистский переворот. Заводик – трудовому народу. «Экспроприаторов экспроприируют». Для простого люда – «Грабь награбленное!»

Кирилл Любин недоумевал: «Да как с такими взглядами можно в Чека служить большевикам?»

– Словом, родитель еле ноги унес. Сейчас в Германии, в Кёльне, там у нас родня по материнской линии…

– А что же Маргарита Оттовна? – нетерпеливо перебил Любин.

– О! – Глеб рассмеялся. – Да, забавная штука – жизнь! Майне муттер! Она, представь себе, заведует здравоохранением, большевистский доктор. Ну ты ее знаешь: служение народу, обновление России, конец тиранства и прочее, и прочее… Словом, осуществление ее чаяний и идеалов. Вот такие дела, дорогой товарищ Любин…

– А ты? – Кирилл подыскивал слова. – Ты тоже… принял большевизм?

– Ничего я не принял! – с досадой перебил Забродин. – Надо же чем-то заниматься! Наконец, просто зарабатывать на хлеб насущный.

В это время хлопнула входная дверь, и тут же в комнате появился молодец лет двадцати, в черкеске, в мягких сапогах, смуглый, чернобровый, с тонкой талией, перепоясанной ремнем, с белозубой улыбкой, с карими жаркими глазами, и во всем облике молодого человека было что-то хищное.

– Дорогому гостю салям алейкум! – Кирилл Любин встретил быстрый изучающий взгляд. – Здравствуйте! – И кавказец (это был явно сын гор) повернулся к Глебу: – Мало-мало хлеба достал, селедка, чай китайский. Вах! Запах! У!..

– А табак? – перебил Забродин.

– Нет табак, – вздохнул молодой человек. – Прямо беда. Нет табак…

– Ладно, Саид, – перебил Глеб. – Переживем. Заваривай чай, тащи самовар и все, что есть.

– Это, хозяин, в одна раз!

Саид ушел в прихожую, оставив дверь открытой.

– Чеченец мой, Саид Алмади. – Забродин помолчал. – Кто он? Брат он мне, вот кто! Больше брата! Жизнью я ему обязан. Был проводником в последней моей экспедиции на Кавказе. Искали медные руды. А нашли… Смерть нашли пятеро моих товарищей. Там, в горах, нас и застала революция. Решили возвращаться в Тифлис. А забрались высоко. Ночью на наш лагерь какая-то банда напала. По сей день не знаю, кто они. Вырезали всех. А меня Саид спас, собой прикрыл, у него и сейчас след ножа на груди. Уходили вместе. Если б не он… И Саид ко мне привязался. Добрались до Тифлиса – говорит: «Бери с собой. Ехать хочу, мир смотреть хочу, учиться. Тебе братом буду». Домой намерен ученым вернуться. Он мне брат, и я ему брат.