Читать книгу - "Личное дело господина Мурао - Даша Завьялова"

Я пошла к калитке тем же узким проходом, через который мы пришли в сад. За спиной не раздавалось ни звука. Очень хотелось оглянуться, чтобы увидеть выражение лица Мурао и понять, осознает ли он, насколько его предложение чудовищно, но я удержалась и вышла на улицу.

У станции меня догнал Кадзуро.

– Ты все слышал? – первым делом спросила я.

– Ничего не слышал, – ответил Кадзуро.

– Я думала, ты был там, на соседнем участке, за забором.

– Нет, я залез в дом, чтобы посмотреть, нет ли там чего интересного, и заодно наблюдать за вами из окна. Дом, к сожалению, полностью пуст. Никаких бумаг, писем – ничего. Оно и понятно, ведь он стоит нежилым все эти восемнадцать лет… Так что у вас там было?

– Погоди. Залез в дом? Как?

– Да это несложно, – показал он какие-то железки. – С другой стороны есть еще одна дверь, через нее и вошел.

Я не припоминала, чтобы Акэти взламывал чужие дома. Хотя, может, это осталось за кадром?..

Мы сели на лавку и стали ждать поезд.

– В общем, автор рукописи – он сам. И это единственное, что он написал за последние годы. Первые два романа писала одна женщина, следующие два – другая, но с ней он расстался в прошлом году. И угадай, на кого он теперь рассчитывает!

Кадзуро присвистнул.

– Да ну? Ты уже придумала сюжет?

– Не перебивай меня – я ужасно зла, но не хочу забыть ни одной детали из разговора. Ты, наверное, думаешь, что он предложил мне какие-то особые условия, например, что я займу место Яэ… а ты ведь об этом подумал? Так вот – нет. Яэ то ли в пятницу, то ли в субботу уехала в Мукомати, потому что вроде бы там живет Наоко. Неизвестно даже, в какой день, понимаешь? Ему все равно. Все, что его волнует, – это он сам. Он предложил мне съездить туда, раз уж известна нужная станция, узнать, что случилось с Яэ, и привезти ему точный адрес Наоко, а потом заняться его книгой. А он в это время, наверное, будет заниматься Яэ… если они не расстанутся после этого. Или девицами из «Эрики». Вот теперь спроси себя, придумала ли я уже сюжет для его пятого романа. И, кстати, я сказала ему, что не буду продолжать расследование.

Кадзуро слушал меня с такой блаженной улыбкой, как будто история подтверждала какую-то его правоту или, по крайней мере, его забавляла.

– А я бы посмотрел, как ты бы писала любовный роман, – это было бы интересно!

– Ты подумал о том же, о чем и я, Кадзуро. Ему уже один раз пришлось сменить жанр одновременно с тем, как он сменил женщину. Видимо, именно поэтому он решил, что для литературного рабства лучше найти кого-то, с кем он будет связан только деловыми отношениями: так он надеется сохранить этого человека надолго или даже навсегда.

– А тебе что, до сих пор хотелось бы иметь с ним какие-то другие отношения?

– Нет, уже нет. Ни за что. Он, конечно, такой… как тебе сказать? Как произведение искусства: красивый, обходительный, хорошо говорит… но то, как он обращается с людьми – без прямого насилия, но с таким хладнокровием – просто невероятно. Он даже не понимает, что у других людей есть свои чувства, желания, планы…

– Думаешь? А мне кажется, он все понимает.

– Но если бы он это понимал, разве вел бы себя так?

– Нельзя быть по-настоящему плохим человеком, если не умеешь сочувствовать другим, Эмико.

Не могу сказать, что Кадзуро редко делился со мной своими наблюдениями о людях, но обычно он только констатировал факты: кто-то плох, кто-то жаден, кто-то зол, а кто-то глуп… Рассуждения о сложности человеческой натуры он считал чем-то сентиментальным и даже постыдным. Но в последние месяцы он как будто начал меняться, задумываясь о том, что не все так однозначно, и иногда позволял мне заглянуть в свои мысли.

– Именно способность понимать чужие души, – продолжал он, – дает возможность управлять людьми и использовать их в своих интересах. По-настоящему плохие люди как раз отлично понимают других. Тот, кто не понимает ничего о ближнем, действует и хорошо, и плохо – наугад…

Подошел поезд, и мы поехали домой, молча переваривая все, что узнали.

– Я рад, что ты сегодня приняла такое решение, – вдруг сказал Кадзуро, когда мы сошли на своей станции. – Мне бы не хотелось, чтобы ты оказалась в числе его девушек. За этой ситуацией смешно наблюдать со стороны, но не тогда, когда в нее втянут кто-то из твоих друзей. Тем более что в твоей истории остался один интересный вопрос: что сейчас с этими женщинами?

– Не поняла. Ты о ком?

– Две женщины, которые писали для него романы. Почему они молчат о своем авторстве? Они живы?

Я остановилась и оперлась на забор: мне вдруг стало страшно, даже затошнило.

– Вторую я знаю: это племянница госпожи Итоо. Она уволилась и уехала, но думаю, с ней все в порядке, иначе я бы знала… наверное. Но первая? Про нее мне ничего не известно. Погоди, давай посидим немного.

Я присела на каменные ступеньки, ведущие в какую-то лавку. Кадзуро сел рядом.

– Яэ с кем-то встретилась там, – сказала я, немного успокоившись. – Кто-то пообещал показать ей дом Наоко. Она отправила Мурао телеграмму… сейчас вспомню… да: «Уехала искать дом Наоко. Вечером мне его покажут. Приеду завтра». Похоже, что дом она не нашла. А потом кто-то пообещал показать его ей, назначил встречу, и, судя по всему, поздно вечером, раз она не рассчитывала успеть на вечерний поезд – неважно, была это пятница или суббота.

Я взглянула на небо. Гроза, казалось, обходила город стороной.

– Съездим туда?

Кадзуро посмотрел на меня с удивлением:

– Ты же сказала, что не будешь продолжать расследование?

– Да, Мурао я так и сказала. Но это неправда. Ничего писать для него я не буду, но закончить это дело надо, потому что оно стало по-настоящему интересным само по себе, а не ради него. Видишь ли, один человек убит, другой пропал – так что это давно уже не личное дело господина Мурао, как он, видимо, думает.

– Я хотел предложить это, но не стал. Поехали. Может, на велосипедах? Не думаю, что мы задержимся, но кто знает, успеем ли обратно на последний поезд. До Мукомати около трех ри. Час туда, час обратно, и там… ну, часа два. Часам к шести-семи будем дома…

– Да. – Я поднялась. – Поедем. Может, в местной гостинице нам скажут, с кем