Читать книгу - "Дивная золотистая улика - Ирина Комарова"

– Ты Володя хорошо рассказываешь, только длинно очень, – ласково заметил Баринов. – Лучше сразу скажи, догадался Поршнев проверить? Сходить по адресу, который ему якобы Котельникова дала?

– Почему «якобы»? Котельникова и дала, он же ее опознал.

– Ты протокол опознания читал?

– Это не совсем протокол. Водянкин, как обычно, напортачил. Просто Поршнев сидел в комнате, давал показания, а когда Котельникова вошла, он вскочил, пальцем на нее указал и заявил: «Это она и есть! Та самая баба, что меня нанимала мужа прикончить!» Вот и все опознание.

– Прелестно, – пробормотал Гоша.

– Водянкин, конечно, кретин, – слегка надулся Володя, – кто спорит? Но Поршнев, тем не менее, Котельникову узнал. И очень уверенно, с первого взгляда. И перстень ее, и мужик на фотографии – ее муж. Так какое здесь может быть «якобы»?

Поскольку никто ему не ответил, Стрешнев опять заглянул в свои записи и продолжил:

– Адрес был записан на обороте фотографии Котельникова. Я думаю, только поэтому он у Поршнева сохранился. Так что отправился наш киллер-самоучка на место предполагаемого преступления. Сначала у ребятишек, что во дворе играли, попытался выяснить, мол, хоронили сегодня кого? Пацаны посмеялись над ним, но сказали, что ничего такого не было.

У Поршнева надежда появилась. Сел он во дворе на лавочку и стал ждать. А пока ждал, прикидывал, как быть, если все-таки он убил Котельникова. И по всему у него выходило, что лучше будет пойти самому в милицию и сдаться. Добровольное признание, чистосердечное раскаяние и все такое… глядишь, и не дадут очень много. В конце концов, и в тюрьме люди живут. А там, глядишь, амнистия или за хорошее поведение условно-досрочное освобождение выйдет.

Одним словом, сидит, с волей прощается, свою тюремную жизнь вперед расписывает… Когда Поршнев увидел Котельникова, как тот живой и невредимый домой идет, то чуть в обморок не упал. Хотел на шею ему кинуться, да с лавки подняться не смог. Но в голове у него настолько мысль о добровольном признании засела, что отдышавшись, он прямо оттуда, со двора, в милицию отправился. А поскольку дорога проходила мимо пивного ларька, немного задержался. Надо же было отпраздновать. И уже семнадцатого, с утра – по его меркам «с утра», разумеется, к нам явился. Вот, собственно, и вся история.

Володя допил чай и начал искать куртку.

– Что за черт? Она же здесь, на стуле была, точно помню!

– Я в шкаф убрала.

Нина открыла створки, и Стрешнев заметил рядом со своей потертой одежкой мое золотистое чудо.

– Ух, ты! Это кто же у вас так прибарахлился? – коротким взглядом он оценил длину плаща и повернулся ко мне: – Твое приобретение, Маргарита?

– Мое, – призналась я. И даже быстренько примерила – хвастаться обновкой мне еще не надоело. – Как?

– Шикарно! – похвалил Володя. – Где брала?

– На Губернском рынке. Там на втором этаже, в самом конце есть такой…

– Подробности непринципиальны, – перебил он. – Главное я усвоил: на Губернский ближайший месяц мою Наталью пускать нельзя, сдоньжит. Спасибо за ценную информацию.

– Мы в расчете? – ехидно осведомился Гошка.

– И не мечтайте! – отрезал Володя. – Расплачиваться вы пока не начали.

Он прихватил горсть крекеров и умчался по своим делам.

Баринов молча перебирал оставленные Стрешневым листочки с записями. Мы с Гошей ждали. Наконец, шеф поднял голову.

– Ладно. Ничего нового мы не узнали. За исключением того, что бомж оказался не бомжом, а просто алкашом. По крайней мере, это упрощает его поиски. Рита, вот адрес, поезжай к нему, поговори. Гоша, ты продолжай трясти сотрудников Воронцова.

– А с Котельниковыми что? Или Рита одна будет вести?

– Пока одна. А ты не тяни – быстрее сделаешь, быстрее освободишься, быстрее к ней присоединишься.

Гоша помялся, потом неуверенно попросил:

– Сан Сергеич, может, я хоть к Поршневу вместе с ней съезжу? Не хочу Ритку одну к этому алкоголику отпускать! Дело недолгое, мы до обеда обернемся! А мне спокойнее. Потом сразу за Воронцовскую команду возьмусь, честное пионерское!

– Хм, – шеф перевел взгляд на меня. – Ты как, не обидишься, если на визит к Поршневу я тебе охрану выделю?

– Да что ж я, совсем глупая, обижаться! – искренне ответила я. – Мне с Гошей тоже спокойнее.

– Значит, так и сделаем.

Олег Гаврилович Поршнев жил в старой панельной пятиэтажке. Жильцы явно не были озабочены благоустройством своего дома. Дверь в подъезд болталась на одной петле, стены грязные, лестница покрыта окурками, словно толстым вонючим ковром. Я тихо порадовалась, что поменяла шикарный плащ на старенькую куртку, гораздо более уместную в этой мрачной обстановке.

Мы без приключений добрались до пятого этажа и остановились перед дверью довольно странного вида. Когда-то, еще в прошлом веке, заботливый хозяин аккуратно обил ее сосновыми реечками и покрыл лаком. В те далекие времена дверь, наверное, смотрелась весьма аристократично. Нашим же глазам явилась аристократка вконец опустившаяся. Там, где лак не ободрался, он был покрыт жирными дурно пахнущими пятнами, плесенью и простой грязью. Дверная ручка отсутствовала, звонок тоже, причем так давно, что следы их существования скрылись под более поздними наслоениями. И номера на двери не имелось, он был незатейливо нарисован мелом на стене. Под номером неизвестный доброжелатель не поленился написать довольно длинный матерный стишок. Гошка задержался, прочитал внимательно и покачал головой:

– Рифма хромает. В целом неплохо – и смысл понятен, и метафоры сильные. Но рифма хромает.

– Ты у нас, оказывается, еще и литературный критик, – я постучала в дверь носком сапога. Прикасаться к ней руками мне не хотелось.

– А то! – Гошка бросил на стишок последний взгляд и повернулся ко мне. – Не открывает?

– Может, не слышал? – Я снова пнула дверь носком сапога. Звук, действительно, получился не слишком громкий.

– Может и не слышит, – согласился Гоша и решительно постучал кулаком. Хорошо иметь небрезгливого напарника.

– Кто там еще? – дверь распахнулась, и мой взгляд уткнулся в тощую грудь, прикрытую грязной майкой. – Чего надо? – услышала я откуда-то сверху.

Я подняла голову. Да, скажу вам, зрелище не для слабонервных. Напоминаю, что сама я далеко не Дюймовочка и Гошка до двухметровой отметки всего три сантиметра не дотягивает, но этот парень возвышался над нами как Пизанская башня. Сравнение именно с этой жемчужиной итальянской архитектуры пришло мне в голову потому, что парень тоже стоял с заметным наклоном. Если бы он отпустил дверную ручку (с внутренней стороны эта полезная деталь имелась), то, скорее всего, рухнул бы прямо к нашим ногам.

– Так это, чего? – повторил парень, качнулся и громко икнул.