Читать книгу - "Невинные - Магдален Нэб"

Уром следующего дня, стоя у окна маленькой квартирки на виа деи-Леоне, инспектор ощущал, как желудок сжимает знакомая жаба волнения, от которой никак не избавиться. Специалист из криминологической лаборатории уже уехал, собрав отпечатки пальцев и содержимое корзинки для мусора в ванной, чем остался, кажется, весьма доволен. Обрезки ногтей, грязные салфетки, два волоса с корневыми луковицами и маленький медицинский пластырь со следами крови. Тут вполне могли быть и свидетельства присутствия мужчины. А если им окажется Перуцци? Ему было сильно не по себе, но, как всегда в подобных случаях, он не мог точно назвать причину этого. И он просто стоял, глядя на омытую дождем утреннюю улицу. Изнуряющая жара разрешилась ночным ураганным ливнем, освежившим если не мозги инспектора, то хотя бы воздух. Он пытался вспомнить фамилии людей, живших в квартире напротив, в нескольких метрах, но не мог. Он, возможно, и не был великим мыслителем, но память обычно служила ему исправно, и из-за этого провала к его волнению примешивалось раздражение. Конечно, минуло немало лет, но такие старомодные уголки, как этот, не так-то быстро меняются, и он не без удовольствия прочитал адрес японской девушки, нацарапанный Перуцци на клочке бумаги. Здесь он был как дома: неподалеку жил Нарди и его женщины, и была мясная лавка, где они подрались. И хотя Франко, к великому сожалению, уже умер, мясник с лоснящимся розовым лицом что-нибудь ему да расскажет.

Он знал: заходить в отремонтированный бар — пустая трата времени, но, раз уж он все равно проходит мимо, отчего не зайти? В баре он спросил, не знают ли там девушку-японку.

— У вас есть ее фотография?

— Нет. Она жила здесь рядом.

— Я тут недавно работаю, думаю, она у нас не бывала...

Неудивительно, подумал инспектор, со злостью глядя на тарелки холодной лазаньи, ожидающей, пока ее подогреют. В старые добрые времена они бы с Франко выпили по чашечке кофе, и тому был бы известен каждый ее шаг, заходила она сюда или нет.

Мясник, румяный и, как всегда, улыбающийся, знал ее.

— Очень аккуратная. Любит готовить свинину, но всегда просит ее порубить. Не жалует бетчину.

— Ветчину?

— Ей никак не даются начальные «в».

— А есть ли в ее жизни мужчина?

— Конечно. Итальянец, который любит японскую кухню, по ее словам. Нет, мы никогда его не встречали, но он, наверное, появляется вечером или в выходные, а мы живем за городом, так что... Мы не видели ее неделю или две, надеюсь, с ней ничего не случилось? Может быть, она тут нелегально? Нет, я в это не поверю. Она такая аккуратная и организованная.

— Да.

Итак, в этой квартирке не оказалось никаких сюрпризов: просто, чисто, аккуратно. Голубое шелковое стеганое одеяло на односпальной кровати, один цветок в горшке — уже засохший, белые полки с книгами по искусству, белые стол и стул. Прошло, наверное, уже лет пять или шесть с тех пор, как он приходил сюда в последний раз. Нечего было и сравнивать это чисто выбеленное гнездышко с темной дырой без отопления и вентиляции, в которой умерла Клементина. Старую уборную на лестнице переделали в кладовую, где хранилась плитка, оставшаяся после ремонта, и банки с краской. Он сообразил, хотя и не сразу, что бывшая маленькая кухня с крохотным окошком под потолком превратилась в кухонную нишу и маленькую ванную. В квартире были радиаторы. Он готов был поспорить, что арендная плата превосходила все мыслимые пределы. Франко бы знал. Мясник — нет, но он сообщил, что квартира годами стояла пустая, потому что женщина, которой она досталась по наследству, была не в состоянии ни продать ее, ни отремонтировать. Но не так давно квартира, должно быть, перешла в другие руки, и Акико вселилась туда первой. Также он сказал, что если и дальше так пойдет, то скоро во всей округе не останется ни одного флорентийца.

По правде говоря, инспектор умышленно выбрал именно этот момент, чтобы прервать возмущенную речь в духе Лапо и поведать собеседнику, что случилось с японской девушкой.

— Нет!

— Боюсь, что это так. Вы точно никогда ее не видели с мужчиной?

— Нет, никогда. Она всегда была такая бойкая, деловитая — ни за что не пойдет шагом, вечно бегом... такая симпатичная. Красотка. Она училась шить туфли, вы знаете. Помню, как она показывала моей жене... Подождите-ка. Люсия!

— Чего тебе?

— Поди-ка сюда на минутку!

— Что такое? Мне нужно приправить этих цыплят, пока... Ах, инспектор! Я только вытру руки. Как поживаете? Как ваша супруга? Она так и не научилась водить машину?

— Научилась. Но только не у меня.

— Люсия, послушай: инспектор пришел насчет Акико. Она погибла, и он считает, что ее убили.

— Что? Наша малышка Акико? Не может быть! Кому же могло понадобиться ее убивать?

— Это он и пытается выяснить. Ее нашли в садах Боболи, представляешь? Ты с ней больше моего общалась. Помнишь те туфли?

— Ее заплаточные туфли! Она ими так гордилась — заплаточные они или нет, и одевалась она со вкусом. А что за фигурка! Вот бы мне такую тонкую талию, но я-то расплылась еще после моего третьего.

Но и она никогда не видела Акико с мужчиной и не знала, кто платил за ее одежду.

— Я только знаю, что ей приходилось на всем экономить. Она сама признавалась. Жилья дешевле, чем эта старая квартирка Клементины, ей не удалось найти. Но и ее-то оплачивать ей было не по средствам, она сама жаловалась.

— Она не называла суммы?

— Нет. Сказала только, что больше, чем она может себе позволить.

Покидая ярко освещенную лавку мясника, он заметил, что с висящей на крюке бараньей туши кровь капает прямо на розовую мраморную плитку, и вспомнил о Нарди.

— Мой заместитель Лоренцини пытается вразумить Монику, уговорить ее забрать заявление.

— Ему бы лучше сходить двадцать третьего в клуб.

— Зачем?

— Нарди будет петь. Это особый случай, канун дня святого Иоанна. Моника туда собирается, и Констанца тоже. Говорят, что все закончится бойней.

— О господи...