Читать книгу - "Предают только свои - Александр Щелоков"

Что? Где? Как? Когда? Зачем? Почему?

Эти слова есть в лексиконах всех цивилизованных народов. Значит, и вопросы, которые человеку могут быть заданы на разных континентах и в разных странах при наличии определенных условий, легко прогнозировать.

Потому, когда Розита спросила: «Чарли, как ты стал художником?» — Андрей не был безоружен. Он рассказал трогательную историю, полную запоминающихся и, главное, во многом проверяемых деталей. Совсем по-иному все выглядело в день, когда тот же вопрос, правда сформулированный немного иначе, ему задал Корицкий.

— Как давно вы пишете, товарищ лейтенант?

— Пишу?

Андрей поначалу даже не понял, о чем его спрашивают. Он никогда не прилагал слово «писать» к своему увлечению и всегда считал, что рисует.

Заминка с ответом для Корицкого оказалась столь красноречивой, что он пояснил:

— Я имел в виду рисование.

— Рисую с детства, товарищ подполковник.

— Алексей Павлович, — подсказал Корицкий.

— Так точно, товарищ подполковник, — согласился Андрей с предложенным обращением и пробующе добавил: — Алексей Павлович.

— Была к этому тяга или способности проявились случайно?

— Так точно, случайно, товарищ Алексей Павлович. Мне подарили масляные краски, и я стал пробовать…

Корицкий улыбнулся, услышав столь необычно употребленное имя и отчество в сочетании со словом «товарищ». Однако поправлять лейтенанта не стал. Что с них взять, с этих гарнизонных строевых служак, зажатых рамками команд и командных слов, затянутых поясами и портупеями?

— Случайность счастливая, как вы считаете?

— Пока не знаю, — сказал Андрей, и Корицкому понравилось, что он не пытается ему поддакивать, хотя сделать это было совсем нетрудно.

— Как у вас с иностранными языками? — спросил Корицкий в таком тоне, будто задавал вопрос проходной, для их знакомства совсем несущественный.

— Знаю немецкий, — ответил Андрей. Причем сказал столь уверенно и твердо, что у Корицкого сразу возникло желание срезать лейтенанта на хвастовстве, доказать, что таким тоном следует говорить лишь в тех случаях, когда действительно знаешь язык без дураков, не по-школярски.

— Это всерьез? — тут же спросил Корицкий по-немецки. Спросил, не выделяя слов, как то делают учителя, а бегло, стремительно, выстрелив фразу как нечто единое, слитное. — Не обманываете ли вы себя, мой друг?

— Может быть, и обманываю, — ответил ему в том же беглом темпе Андрей. Слова слетали с его языка легко, свободно и аккуратно закруглялись там, где раздавалось едва заметное грассирование. — Но тогда я сам жертва обмана. Сами немцы говорили мне, что я кое-чего стою в их языке.

— Откуда у вас такой язык?! — спросил Корицкий ошеломленно. Последнюю фразу лейтенанта он слушал, закрыв глаза, и теперь, глядя на него, не мог отрешиться от мысли, что говорил здесь все же кто-то другой. По опыту Корицкий знал, сколь плохо, точнее, сколь отвратительно советская школа учит людей языкам. Получив документы о ее окончании, где в графе «немецкий язык» стоит оценка «отлично», многие выпускники школ на деле умеют произнести лишь: «Гутен морген» и сказать: «Их вайс нихт».

С давних времен Корицкий помнил анекдот, как некий православный иерей в духовной семинарии принимал экзамен по немецкому у отличника богословия. Тот бодро отбарабанил все положенные склонения и, довольный собой, ждал оценки. Иерей же густым солено-огуречным басом произнес:

— Немецкий, сын мой, ты знаешь изрядно. Но произношение у тебя, как бы это сказать деликатнее, — матерное…

«Матерность» произношения советская школа прививала ученикам вместе с незнанием лексики. И вдруг Корицкий услышал язык, настоящий, живой, легкий, полный интонаций, характерных для старого мюнхенца.

— Так откуда у вас такой язык?

— Не понял, — сказал Андрей. — Что вас конкретно интересует? Когда я научился, кто меня научил или где я учился?

Корицкий с удивлением вскинул глаза на лейтенанта. Подумал с одобрением: эко проникает в вопросы! Другой бы ответил, не задумываясь, на первое, что ему почудилось главным, и счел ответ исчерпывающим. Лейтенант вышелушил из вопроса все, что можно было в него вложить, и потребовал уточнений. Ай, молодец!

— Пожалуй, меня интересуют все три аспекта.

— Знаю с детства, — ответил Андрей. — Во всяком случае, к пятому классу, когда у нас начали изучать немецкий, я его уже знал, как сегодня. Изучал по необходимости. Жил в селе Тоболино Чимкентской области. В Казахстане. Село немецкое. Все мои друзья с детства — немцы. Играли, общались — все на немецком. Произношение мне ставил Хенрик Хансович Бауэр. Он был отцом моего друга Вернера. Вот и все, пожалуй.

— Что ж, — сказал Корицкий. — Я вас поздравляю. Как языковед-профессионал, скажу — знания у вас настоящие. Такой язык терять просто преступно. С ним надо работать.

— Значит, — спросил Андрей с ноткой отчаянного самодовольства в голосе (потом, вспоминая свой вопрос, долго испытывал чувство стыда), — мог бы сойти за немца? Где-нибудь в Мюнхене или Берлине?

Ответ подполковника прозвучал сухо, даже, как показалось Андрею, брезгливо. Во всяком случае, таких интонаций у Корицкого никогда впоследствии он не замечал.

— Да, — сказал Профессор. — Сошли бы. Только не в Берлине. А, извините, на базаре в селе Червонный Шворень Голопупенского района. Перед бабкой Агафьей и дедом Назаром. Вы бы могли нагнать на них страху. Особенно, если надеть на вас форму солдата бундесвера.

Андрей вздрогнул, как от удара, покраснел, поджал губы. Корицкий заметил это и сменил тон.

— Из ничего, товарищ лейтенант, не может рождаться нечто. Чтобы вас приняли за немца, надо многому учиться. Запомните раз и навсегда, молодой человек, между рыбой и тем, кто плавает как рыба, существует непреодолимая разница. Только тот, кто вырос в какой-то среде, может воспринять ее нравы, обычаи и привычки.

— Чего я не знаю? — В голосе Андрея снова послышалось молодое упрямое хвастовство.

— Вы? — сказал подполковник и покачал головой. — Несмотря на упрямство, вы не знаете многого, что знает с детства настоящий немец.

— Только что вы сказали, что у меня хороший язык. — Андрей не скрывал обиды. — Только что…

— Язык — да. А немецкости в вас ни на пфенниг. Пожалуйста, прочтите мне молитву: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…»

— Я все понял, — признался Андрей со стыдом.