Читать книгу - "Прекрасное видение - Анастасия Дробина"

– Врешь, кобель… Все врешь… Пошел вон, мне домой ехать надо… Избавлюсь я от тебя когда-нибудь или нет?!

Какое там… Петька сгреб меня в охапку и потащил, всхлипывающую и сморкающуюся, в спальню. Через пять минут моя двухлетняя оборона бесславно пала. Чего у Осадчего было не отнять – так это умения правильно воспользоваться моментом.

Утром что-то теплое и мохнатое ткнулось в мое плечо.

– Осадчий, сколько времени? – сквозь сон спросила я. Ответа не последовало. А мохнатый предмет уже возился под одеялом. Мягкие лапки заколотили по моему животу. Я открыла глаза, села.

– Бонифаций! Брысь с постели!

Из-под одеяла на меня смотрели два сердитых желтых глаза. Издав презрительное «мяв», Бонифаций выбрался из укрытия и нахально уселся на смятой подушке. Серо-пегая шерсть топорщилась по-разбойничьи, во взгляде ощущалась прежняя приблатненная наглость – за два года Бонифаций почти не изменился. Разве что заметно похудел.

Из ванной слышался звук льющейся воды и пение Осадчего:

– Са-алавей мой, са-алавей —

Га-а-аласистый са-алавей!

Ни голоса, ни слуха у Петьки не было. Когда он попытался изобразить верхнюю фиоритуру для колоратурного сопрано, Бонифаций страдальчески мяукнул и перелетел с постели под шкаф.

– Осадчий, замолчи! – крикнула я, но Петька не услышал. Я вылезла из-под одеяла, накинула на себя покрывало и пошла осматривать квартиру.

Ну бабы-то, конечно, нет никакой… К этому выводу я пришла, обнаружив чудовищную грязь на кухне. В хорошеньком состоянии я была вчера, если не заметила этого. В раковине горой была навалена недельная посуда, увенчанная черной от копоти сковородой. На плите между конфорками можно было бы, используя Катькину терминологию, «сажать репу без навоза». Под холодильником высыхала какая-то липкая лужа. Кактусы на подоконнике держались молодцами и напоминали воинственных обитателей КПЗ, выстроенных на поверку. По столу совершали променад два рыжих таракана. Я замахнулась на них тряпкой, и они неторопливо отошли в сторонку. Беспомощно осмотревшись, я подумала, что нет смысла начинать уборку за полчаса до ухода на работу. Здесь нужны два дня выходных, хорошие нервы и отсутствие в доме Петьки и Бонифация. Последний ходил за мной по пятам, задрав хвост трубой, и всем своим видом демонстрировал независимость. Однако кусок колбасы из моих рук выхватил мгновенно и метнулся с ним под шкаф. Вскоре оттуда послышалось такое утробное урчание и чавканье, словно там расправлялась со своей жертвой стая вурдалаков.

– До чего животное довел! – крикнула я в сторону ванной и отправилась в комнату.

Там царил не меньший кавардак – вещи были разбросаны как попало, и из самых неожиданных мест торчали грязные носки, смятые пачки сигарет и пустые пивные бутылки. Развороченная постель тоже не добавляла порядка. Я застелила ее, сунула в рот сигарету, подошла к подоконнику в поисках зажигалки. Мое внимание привлек розовый кружевной комочек, заткнутый за батарею. Я выковыряла его пальцем. Расстелила на стуле трогательные ажурные трусики. Села рядом. Попыталась усмехнуться, но не смогла.

А на что, собственно, можно было рассчитывать? На то, что Осадчий – Осадчий! – проживет два года «на просушке»? Смешно. Но врать-то вчера было зачем? Я постояла немного у окна, глядя на то, как в свете фонаря крутятся редкие снежинки. Хорошее настроение улетучилось. Вместо него передо мной отчетливо вырисовался идиотизм ситуации. Ну ладно – Петька, который в жизни ни о чем серьезно не думал, но я-то хороша! Стоило держать фасон два года… Я бросила недокуренную сигарету в форточку, оделась, причесалась, вытащила из сумочки косметичку. Появившийся из ванной Осадчий застал меня добавляющей последние штрихи к утреннему марафету.

– Куда в такую рань? – весело удивился он. – Я тебя до инспекции подброшу.

Я не ответила. Петька подошел сзади, обнял меня, уткнулся лицом в волосы.

– Уйди. Прическу испортишь.

– Сегодня вечером поедем к тебе? – Петька не обратил внимания на мой тон, привычно вытащил из прически все шпильки, и мои волосы снова рассыпались по плечам. – Соберешь шмотки, и я тебя перевезу. У меня, конечно, свинство тут везде… Ну некогда хозяйством заниматься – в час приходишь, в семь уходишь, не до того, сама понимаешь… Господи, хоть пожрать вечером по-людски!.. Господи, борща!.. Котлет немагазинных!

– Понимаю. – Я решительно отстранила его. – Осадчий, вот что… Я к тебе не поеду.

– Ну конечно, – ухмыльнулся он. – Не ты поедешь, а тебя повезут.

– Я серьезно. Не нужно, Петька. Ни к чему нам это.

– То есть… как это ни к чему? – Голос у Осадчего изменился. Он вместе со стулом развернул меня к себе, и я увидела, как темнеют его светло-серые глаза. – Ты о чем, Нинон? Ночью что-то не так было?

– Только одно на уме! – не сдержавшись, вспылила я. Перевела дух, заговорила медленно, стараясь подбирать слова подоходчивее: – Петька, я тут подумала – и решила. Нечего все сначала тянуть. Два года все-таки. Я уже успокоилась, привыкла без тебя…

– А я не привык! – завопил он. – Сдурела ты, что ли? Что случилось?

– Осадчий, не хочу я все снова. – Голос предательски дрогнул, я отвернулась. – Хватит с меня. И баб твоих, и вранья. Я нормально жить хочу.

– Какого вранья?.. – растерянно переспросил Петька. – Ты что, Нинка? Что ты?

– Всякого. Глупо, конечно, получилось… вчера. Ну я тоже не железная. Ты мальчик большой, понимать должен. Было – и было. Больше не будет. Все, извини, мне пора.

Петька молча, изумленно хлопал глазами. Взгляд его скользнул мимо меня и остановился на розовых трусиках, расстеленных на стуле. На секунду физиономия Осадчего приобрела озабоченное выражение. Затем Петька подпрыгнул, гикнул по-разбойничьи, сел на пол и захохотал:

– Мать честная! А я думаю – чего она взбесилась! Ну так это не мои трусы!

– Еще не хватало… – успела вставить я, но Петька даже не заметил насмешки и продолжал возбужденно орать:

– Это Бес! Яшка! Да чтоб мне до аванса не дожить, падлой буду, – Яшка! Он у меня по выходным ключи берет, чтоб со своей Маринкой покувыркаться! Мне что – жалко, если хата свободная? Ну не веришь – ну, позвони ты ему сама! Хоть сейчас звони! Вот! – передо мной на стол шмякнулся телефон.

– Ага, сейчас… Знаю я вашу круговую поруку. – Я отстранила телефон и поднялась. – Вот что, Петька, – хватит. Не в трусах этих дело. Я бы и без них ушла. Пойми… Не для того я два года от тебя отвыкала. Ничего у нас не получится. Кончилось. Все.

Петька перестал улыбаться. Секунду напряженно смотрел мне в лицо. Затем встал и повернулся к стене. Глухо сказал:

– Ладно… Вали куда хочешь.

Я встала. В прихожей, не попадая в рукава, натянула дубленку, взяла сумку и вышла из квартиры.

В инспекцию я явилась раньше всех – не было даже Шизофины. Первым делом закурила, привела в порядок лицо, черное от потеков туши, – слезы все-таки нашли дырочку, и в метро я от души наревелась, уткнувшись в железный гладкий поручень. Поправив макияж, я поставила кипятиться воду в банке из-под перца: хотелось кофе. Села за стол, вытащила книгу Ванды «Иконопись московских монастырей». Лениво перелистала страницы.