Читать книгу - "Сержант милиции. Обрывистые берега - Иван Георгиевич Лазутин"

— Ну, что ты скажешь, Сережа? — через плечо мужа спросила Калерия, стоявшая за его спиной.

— Тут и слепому все ясно, — заключил Сергей Николаевич и вложил вырезанные листы в том диссертации. — Меня теперь интересует другое.

— Что тебя интересует?

— Как попали эти листы к тебе? Ты не имела официального предписания на обыск в квартире, в которой проживает виновник этого преступления. — Сергей Николаевич кивнул головой в сторону диссертации. — Ты никогда не была вхожа в его дом, тем более в комнату, где трудится Яновский. И вот сейчас эти явные улики преступления лежат на нашем столе. Как ты это объяснишь, не скомпрометировав ни себя, ни Валерия, которого отчим может обвинить, что он взломал его письменный стол и вместе с этими листами выкрал у него… ну, допустим, — деньги. Такие люди, даже утопая, на все способны.

Этого вопроса Калерия словно ожидала, а поэтому на лице ее вспыхнула улыбка.

— Я и это учла.

— Каким образом?

— А вот!.. — Калерия достала из сумочки сложенный вчетверо лист бумаги, развернула его и положила на стол перед мужем. Ровным ученическим почерком на листе было написано:

«В Уголовный розыск Главного

управления внутренних дел г. Москвы

от ученика десятого класса 121–й

ср. школы г. Москвы Воронцова Валерия,

проживающего по адресу:

ул. Станиславского, д. 7, кв. 213.

Настоящим письмом сообщаю, что по просьбе инспектора по делам несовершеннолетних капитана милиции Веригиной К. А. я передал ей обнаруженные в черновиках моего отчима Яновского А. В. одиннадцать листов машинописного текста (со стр. 171–й по стр. 181–ю), на полях которых сделаны карандашные пометки рукой моего отчима. Как сообщила мне тов. Веригина К. А., этим листам могут придать в вашем отделе большое значение и они могут сослужить пользу в вашей работе.

С уважением — Валерий Воронцов».

Сергей Николаевич прочитал письмо, о чем–то задумался и шершавой ладонью осторожно погладил нежную щеку жены.

— Зря я на тебе женился.

— Что?! — Глаза Калерии расширились, словно в следующую минуту она ждала резкой отповеди за свое поведение или за какую–то допущенную ею ошибку.

— Не будь ты моей женой, я бы взял тебя к себе в отдел. Мне тоже ой как нужны светлые головы. А сейчас нельзя — ты моя жена. Семейственность.

Калерия рассмеялась.

— Ну, слава богу. Оказывается, и я «…в стране отцов не из последних удальцов».

— Как чувствует себя Валерий?

— От него остались одни глаза… Худ, бледен, тоскует по матери.

— А мать?

— Пока состояние средней тяжести.

Сергей Николаевич пригасил звук телевизора, по которому шла музыкальная передача, прошелся по гостиной. По лицу его Калерия видела, что он хочет сказать что–то важное, значительное.

— Когда назначена защита диссертации? — спросил Сергей Николаевич.

— Мне сказали, что через месяц. А что?

— Пусть там, на факультете, идет все своим чередом. Не путай им карты до защиты. Завтра я передам письмо Валерия, все эти вырезанные листы и диссертацию Иванова в отдел полковника Блинова. Там сделают все, что нужно делать в таких случаях. Оказывается, как я узнал сегодня, еще год назад на Петровку поступило официальное письмо, в котором администрация библиотеки сообщала об этом возмутительном факте. У них, в Ленинской библиотеке, эти безобразия стали хроническими. А раскрывать такие дела очень трудно. В библиотеке сидит не шпана со старого Сухаревского рынка и не блатная публика тридцатых годов с челками на лбу и золотой фиксой на зубах, а современная респектабельная молодежь, которая пишет диссертации, научные статьи и монографии. И вот среди них–то в эти святые стены просачиваются негодяи с бритвенными лезвиями в записных книжках.

Возмущение мужа Калерию разжигало еще сильней.

— Ты прав, Сережа! Если отдел полковника Блинова раскрутит это дело после успешной защиты диссертации, то общественный резонанс от этого судебного прецедента будет шире и глубже. Не исключено, что может вмешаться и пресса. А поэтому я еще подумаю: стоит ли мне выступать на защите. Как ты думаешь?

— Я не готов ответить на этот вопрос. У тебя впереди еще целый месяц. — Сергей Николаевич набил табаком трубку, присел за журнальный столик. — Да, я не спросил тебя, как удалось Валерию извлечь из бумаг отчима эти одиннадцать листов?

— Отчим уже три недели не появляется дома. Все его черновики диссертации и другие бумаги разбросаны где попало и как попало. Эти одиннадцать листов были на видном месте. Их Валерию даже не пришлось искать, они лежали на подоконнике в синем большом конверте.

— Наглость и дерзость астрономическая! А осторожности — ни на грош. Очевидно, никогда не держал в руках Уголовного кодекса. Ведь в нем есть особая статья, которая точно квалифицирует его преступление и указывает санкцию за это преступление. — Сергей Николаевич затянулся трубкой и пустил в сторону Калерии сизое облачко дыма. — У тебя там нигде не застоялось что–нибудь вроде Хванч–Кары?

— Что–то ты, милый муженек, в последнее время нарушил свой ритм: сегодня не суббота, не воскресенье, не праздник…

— Но я же прошу сухого вина. Его на Кавказе пьют кувшинами, — словно оправдываясь, сказал Сергей Николаевич. — И представь себе — живут до ста лет. А потом, сегодня не грех: у тебя большая победа! То, что оказалось не по зубам отделу полковника Блинова, ты сделала на легком дыхании.

— Ты думаешь, что я уже кое–что сделала?

— Ты сделала все! — твердо ответил Сергей Николаевич и затянулся трубкой. — Шрифт машинки один и тот же. И потом — эта подпрыгивающая буква «к». Ее никуда не спрячешь.

— Ну тогда!.. Тогда, мой рыцарь, пойдем на кухню. Там у меня есть еще одно потайное местечко. И в нем стоит темная бутылочка сухого, рангом ничуть не ниже, чем твоя любимая Хванч–Кара. — Калерия попыталась поднять Сергея Николаевича с кресла, но тут же раздумала. — Хотя нет!.. Всякую победу — маленькую и большую — отмечают не на кухне. Сегодня будем ужинать в гостиной! У меня еще с весны застоялся «Старый замок». Возьмем–ка мы его сегодня штурмом.

Сергей Николаевич положил в хрустальную пепельницу трубку, встал и крепко обнял жену.

— Сатаненок ты мой!.. И у какого народа ты могла родиться?!.

— Тише, медведь, не раздави! — взмолилась Калерия.