Читать книгу - "Високосный, 2008 год - Александр Омельянюк"

– «Вы оперу пишите?».

– «Нет! Я в музыке не разбираюсь. А пишу роман!» – не ожидая плоской шутки от служителя культа, честно и наивно ответил Платон.

– «Не! Я не в том смысле! Я имею ввиду опера!» – начал инок неуклюже оправдываться, при этом потеряв всякую спесь и смысл шутки.

– «А я понял, к какому оперу!» – перебил его Платон и первым засмеялся.

Глядя вслед уходящему придурку, Платон подумал: надо же, удивительное, оказывается, рядом. Не знал я, что попы такие озорники. Вслух же он неожиданно произнёс:

– «Ну, ты, поп, даёшь! И ты тоже, касатик, нарвался на перо!».

А дело всё было в том, что поп-раскольник, он же инок-сектант, был конкурентом Платона за лучшее и удобное место в вестибюле, у окна под солнечным светом. Поп читал там и молился, а Платон, естественно, писал свой роман. К тому же поп видимо хотел отомстить, отыграться за столовую.

Следующую ночь после подколов Платон ожидал с любопытством. Повторяться, или нет, прошедшие ощущения? Утром он сообщил коллегам:

– «Что-то сегодня подколы не действуют, как в прошлые разы?! Мягкий палец на этот раз не прореагировал!» — чем вызвал неподдельно радостный смех коллег.

Вскоре к Платону подошла последний раз ставить капельницу медсестра Галина. Она была брюнеткой, возрастом лет под тридцать, обыкновенной внешности и с напускной строгостью, под которой опытный взгляд Платона разглядел и озорство девчонки-простушки, и злость обиженной мужчинами женщины. В больнице она специализировалась на внутривенных и внутримышечных инъекциях, а также ассистировала лечащему врачу Людмиле Викторовне при внутрисуставных введениях.

На этот раз, при пятом вливании кровезаменителя и лекарства для сосудов, у Галины произошёл сбой при введении иглы в вену Платона с внутренней стороны локтевого сгиба.

Из-за этого процесс пошёл медленнее обычного.

Лежащая рука Платона опиралась кистью на подушку, чтобы не напрягать не до конца разгибающийся больной локтевой сгиб. Первый раз он этого не сделал и получил ощутимые болевые ощущения после процедуры.

Теперь же, когда Галина пришла вынимать иглу, то она не удержалась от комментария:

– «Ой, ещё не всё?!».

А, посмотрев место укола, сделала пугающий вывод:

– «О! Тут уже припухло?! Хватит!».

И закончила процесс.

Теперь Платон вынужден был десять минут лежать с согнутой в локте рукой.

Через несколько минут он почувствовал подзабытый процесс в своём теле. Его тренировочные стали вдруг явственно оттопыриваться в интимном месте.

– «О! Я сглазил по поводу мягкого пальца!» – указал он глазами на своё восстающее достоинство проходящему мимо Семёнычу.

– «Сексуальный, ты, наш!» – ответил тот, не то с завистью, не то с участием.

Тут же переключившись на Павла, сегодня уезжающий Семёныч, недовольно спросил:

– «И что ты в своём углу шебуршишься, как мышка?!».

– «А ты-то, что? В наружке?!» – помог Платон отбиться Павлу.

Но не успели коллеги посмеяться, как Юрий сообщил, что по радио «Эхо Москвы» пришла новость о ночной смерти Солженицына.

Паша тут же зло, но философски прокомментировал:

– «А он всю жизнь жил за забором!».

После смеха всей палаты над удачным и точным словом, Павел возмутился, словно оправдываясь перед товарищами:

– «А что он хорошего сделал для народа?!».

Через несколько минут, увидев, что Платон держит в руке диктофон, Паша неожиданно вскипел:

– «Ты так нас всех прослушаешь, а потом будешь шантажировать! Это законом запрещено!».

Платон попытался объяснить неучу его и свои права, но было бесполезно. Павел Александрович посчитал его шпионом. А от дураков всегда лучше держаться подальше.

– «Когда он думает, то молчит. А когда болтает, то не думает!» – вскоре прокомментировал Платон Пашкин бред Юрию.

Но Юрий тут же всем объявил, что в новостях сообщили об обещании Ющенко всем потерявшим дома от наводнения в Западной Украине, построить новые. Платон сразу прокомментировал эту новость:

– «Шиздит! Не построит! Вы когда-нибудь видели, чтобы хохол хохлу дом построил? Только русские в деревнях строили дома всем скопом!».

Когда все сообщения и прения по ним закончились, Платон взял диктофон и объявил, обращаясь в основном к Юрию:

– «Так, послушаем, что это я там нашиздил?!».

А затем на короткое время включил только им одним слышимую трансляцию.

Вторник прошёл обыденно, но Платон выяснил у Людмилы Викторовны, что его анализы крови улучшились, но она его выпишет лишь через неделю. На просьбу Платона выписать его в пятницу, после окончания в четверг всех процедур, она ответила:

– «Ну, куда Вы торопитесь? У Вас же серьёзное заболевание! А Вы к нему так относитесь! Побудьте полный срок, как нам и предписано!».

И Платон успокоился. Конечно, поскорее хотелось домой, на дачу, на работу, к делам, компьютеру, даже к спорту, машине и кошкам, а тем более к жене Ксении и к своим многочисленным детям.

А пока он творил. Писал и писал.

Кончались ручки и бумага, а он всё сочинял и записывал.

Эти дни в больнице прошли для него, как писателя, весьма плодотворно.

Во вторник выписывался Станислав Семёнович Родин.

Вернувшегося с процедур Платона, он встретил сиротливо сидящим на стуле посреди палаты. Его место уже было занято новым пациентом, сидевшим на ещё не остывшей постели, молодым человеком, представившимся Николаем и первым подававшим руку для приветствия старшим его по возрасту.

Птицу видно по полёту, а человека по манерам! – про себя заключил верный приверженец культуры общения и этикета.

В присутствии всех Семёныч громогласно объявил, что передаёт свою корону пахана Платону Петровичу Кочету, как самому старшему и уважаемому.

Все приняли игру, затеянную ещё самим Платоном, ранее как раз и окрестившим Семёныча паханом, которому, кстати, это очевидно сразу понравилось.

Станислав Семёнович ожидал сына Дмитрия на машине, так как сам со своим грузным телом и больными ногами передвигался с трудом. Их встреча состоялась во время обеда и бывший пахан пришёл попрощаться со своими теперь уже тоже естественно бывшими друзьями по несчастью. Он подошёл к столу, за которым обедали остальные, и тепло попрощался с каждым рукопожатием. Те встали в знак уважения и искренне пожелали Станиславу Семёновичу здоровья и ещё раз здоровья. А тот сообщил Павлу, что в морозилке он оставил для него так ими двоими горячо любимый холодный гостинец: водку и мороженое.