Читать книгу - "Ярмарка коррупции - Дэвид Лисс"

– Замолчи, пьяный идиот, – прошептал я. – Ты разве не видишь, что я пытаюсь тебе помочь?

Мои слова произвели эффект, на который я рассчитывал. Он замолчал, задумавшись, как этот абсолютно голый незнакомец мог ему помочь. Пока он пребывал в раздумье, я снял с него камзол, шляпу и парик.

– Постойте! – закричал он, но это ему не помогло.

Он встал, возможно намереваясь преследовать меня, но поскользнулся на какой-то грязной жиже и упал. Все еще голый, но с трофеем под мышкой я бросился прочь. Я собирался воспользоваться украденными вещами, но на короткое время, ибо намеревался украсть одежду у другого человека, но это случится чуть позже.

Спустя полчаса я наконец был под крышей, рядом с восхитительно горячей печкой, и занят жаркой беседой.

– Или ты сделаешь, как я велю, или ты безмозглый дубина, – говорил я, обращаясь к лакею, крепкому парню лет восемнадцати.

Он бросил взгляд через кухню, где на полу лицом вниз лежал дворецкий. Из его уха тонкой струйкой текла кровь. Я обратился к нему с таким же предложением, но он сделал неправильный выбор.

– Я и двух недель тут не проработал, – сказал он с сильным северным акцентом. – Мне говорили, что бандиты могут вломиться в дом. Сотни голодных оборванцев просили подаяния, и очень настойчиво, но прежде мне и в голову не приходило, что увижу грабителя своими глазами.

Уверен, я представлял собой ужасающее зрелище, в камзоле на голое тело, с париком, едва прикрывающим мои собственные волосы, в шляпе, надетой поверх него набекрень, и промокший до нитки. Я украл парик, полагая, что, когда обнаружится мой побег, станут искать простоволосого брюнета, а не джентльмена в парике. Однако я был похож на джентльмена не больше, чем закованный в кандалы африканец, которого только что привезли в Ливерпуль.

– Парень, если не сделаешь, как я велю, света белого тебе не видать.

Чтобы выглядеть более грозно, мне следовало пододвинуться к нему ближе, но вместо этого я сделал несколько шагов назад, чтобы быть поближе к печке.

Однако он не заметил моих передвижений.

– Не вижу причин рисковать шкурой ради него, – сказал лакей, кивнув в сторону другой комнаты.

– Тогда отдай мне свою одежду, – сказал я.

– Но она же на мне.

– Тогда тебе придется сначала ее снять, – предложил я.

Он смотрел на меня, выпучив глаза и ожидая дальнейших разъяснений, но, поняв, что их не будет, тяжело вздохнул и, недовольно ворча себе под нос, будто я был его отцом, заставлявшим его пойти накормить свиней, начал расстегивать пуговицы и развязывать завязки. Закусив нижнюю губу, он снял с себя всю одежду, кроме рубашки, и бросил ее мне. Взамен я бросил ему свой недавно приобретенный камзол, отяжелевший от влаги. А сам надел его ливрею, приятно сухую, однако вшей на ней было больше, чем хотелось бы.

Я не ставил целью обмануть его хозяина, ибо обман продлился бы не больше секунды. Но я рассчитывал, что, увидев меня в ливрее своего слуги, он растеряется и станет более сговорчивым. Кроме того, ливрея послужит мне отличной маскировкой в дальнейшем, когда я покину этот дом.

После того как слуга надел мой камзол, я связал его веревкой, которую нашел на кухне.

– В доме есть другие слуги? – спросил я, жадно впиваясь зубами в найденную буханку хлеба.

Хлеб был вчерашним и черствым, но мне казался замечательно вкусным.

– Только девушка, которая убирает, – сказал он. – Она целомудренна, и я не сделал ничего такого, чтобы оскорбить ее честь.

Я поднял бровь.

– Где она сейчас? – спросил я с набитым хлебом ртом.

– У нее сегодня выходной. Она навещает свою мать, которая нянчит детей одной знатной дамы, что живет неподалеку от Сент-Джеймса. Она вернется не раньше чем через два часа.

Я подумал, не лжет ли он – естественно, о времени возвращения девушки, а не о ее целомудрии, – но решил, что он не посмел бы меня обмануть. Не желая расставаться с хлебом, я зажал его зубами, нашел кухонную тряпку и заткнул слуге рот. Потом я велел ему следить за объявлениями в ежедневной газете на предмет утери камзола, парика и шляпы. Было бы милосердно вернуть вещи их владельцу.

Я быстро расправился с хлебом, нашел пару яблок, одно из которых съел, а другое положил в карман и решил, что пора приступать к делу. Дом был не очень большим и имел обычную планировку, поэтому найти того, кто был мне нужен, не составило труда.

Я нашел судью Пирса Роули в ярко освещенном кабинете с красными занавесками, красными подушками и красным турецким ковром. Сам Роули был в халате и ночном колпаке, тоже красного цвета. Без судейских регалий я с трудом его узнал. Я принял это за хороший знак. Думаю, меня тоже было трудно узнать в моем наряде, и я намеревался удивить его. Он сидел ко мне спиной, так, чтобы пламя в камине максимально освещало письменный стол и бумаги на нем. В комнате горели свечи, а рядом с подносом с яблоками и грушами был поставлен графин с вином чудесного красного цвета; судя по аромату, это был портвейн. Я с удовольствием выпил бы бокал-другой, но мне было необходимо сохранять трезвость ума.

Подойдя ближе, я увидел, что Роули прижимает к груди толстый фолиант. Он спал. Признаюсь, у меня возникло желание отомстить ему. Схватить его за горло, чтобы он проснулся и встретил кошмар собственной смерти. Жестокость такого эксперимента мне казалась привлекательной, и судья, безусловно, этого заслуживал. Однако я понимал, что убийство не принесет мне ничего, кроме чувства удовлетворения.

Я встал напротив и принялся покашливать, пока он не проснулся. Его отечные веки задрожали и затрепетали, щеки задвигались. Он вытер слюни рукавом халата и потянулся за вином.

– В чем дело, Доз? – рассеянно спросил он, но, коснувшись губами серебряного кубка, поднял на меня взгляд и увидел, что это не Доз. Он выпрямился, позабыв о вине, и оно пролилось ему на колени. – Уивер, – прошептал он.

– Мистер Доз временно нетрудоспособен, – сказал я, – а ваш дворецкий, не знаю его имени, разбил себе голову.

Он откинулся на спинку кресла.

– Вы сбежали, – сказал он с легкой улыбкой.

Я посчитал бессмысленным подтверждать то, что и так было очевидно.

– Вы сделали все, чтобы присяжные вынесли обвинительный приговор, – сказал я. – Почему?

– Спросите у присяжных, – резко ответил он, с такой силой прижимаясь к спинке кресла, словно надеялся ее выдавить. От натуги его щеки раздулись, как крылья, и он стал больше похож на маскарадную маску, чем на человека.

– Нет, я должен спросить это у вас. Вас не интересовала правда о смерти Йейта. Вам непременно нужно было, чтобы вынесли обвинительный приговор, и вы без колебаний отправили меня на виселицу. Я хочу знать почему.

– Убийство – это тягчайшее преступление, – сказал он очень тихо. – Оно должно быть наказано.