Читать книгу - "У метро, у «Сокола» - Вячеслав Николаевич Курицын"

Новую родопину как раз из пачки вытаскивал. Он не только нашел асфальт — маленький, со спичечный коробок, кусок — но и в очень интересном месте, под одной из скамеек.

— Молодец, Миша! — не сдержался Покровский.

— Спасибо, — расцвел Фридман.

— Ты что, на коленях по всему парку?

— Не по всему. Но раз тот кусок был под скамейкой, я и решил повнимательнее посмотреть подо всеми скамейками. А эта недалеко от той.

Да, эта скамейка глубже в парк, но близко к тому же самому краю, примыкающему к Петровско-Разумовской аллее. Покровский сел, посидел и на этой. Прямо по курсу сосна со скворечником, птиц не видно. Что-то здесь… понятно, что. Не только птиц — людей тоже не видно. Эта скамейка, как и та самая, стоит уединенно. Парковый архитектор или кто, распорядитель парковый или парковый агроном, соорудил тут две симметричные зоны, в которые труднее забрести транзитному пешеходу. И вот в одном из таких закутков грохнули старушку асфальтом, а в другом под такой же скамейкой такой же — наверняка тот же самый! — асфальт.

— Вы думаете, товарищ капитан, не случайно тут асфальт оказался? — спросил Фридман.

— А что значит «случайно»? Ветром прикатило?

— Ветром не могло.

— Человек значит притащил. Зачем?

Пошли посмотрели на те большие, что Покровский нашел в канаве. Лежат. Надо забрать для Кривокапы, что им тут лежать. Вышли на проезжую часть, Покровский снова прикинул, легко ли было рабочему зашвырнуть эти куски в канаву прямо с дороги. Зашвырнуть-то легко, но шансы повредить кусты довольно высокие. Вроде в порядке кусты… Ну, можно было перекинуть кусты навесиком, чтобы не дальше улетели в парк, а именно в узкую канаву упали. Миша не понимал смысла этих рассуждений, а тут еще и дальнейшие события отвлекли:

— Настя бежит!

Да, Настя Кох торопится, раскраснелась, споткнулась, чуть не упала, то есть даже упала на колено, бежит дальше, прихрамывая. Покровский и Фридман навстречу:

— Что случилось?

Настя отдышалась, рассказала. Пээндэшник из списка — двадцатилетний парень по имени-фамилии Федор Клюн — живет с родственниками, с двоюродной прабабушкой, троюродным дядюшкой, его приемной племянницей… Шесть человек в трехкомнатной хрущевке на Черняховского, за гастрономом «Комсомолец». В данный момент дома прабабушка, старая, полуслепая, сказала, что Федька «гуляет». Настя поймала на улице постового милиционера, оставила его дежурить, сама быстро в парк.

— Настя, погоди, а что такое там, что надо милиционера и ты к нам рванула?

— Да галоши, галоши!

Галоши в прихожей, именно сорок четвертого, по прикидкам Насти Кох, размера, и еще Федор Клюн, если верить данным из ПНД, «хорошо физически развит».

На Мише до Черняховского — минута езды. Первый этаж. Милиционер, совсем молоденький, усы не обсохли, встретил их у порога квартиры. Кровь на лбу. Увидел Покровского в форме, встрепенулся:

— Здравия желаю, товарищ капитан! Сержант Молодько!

В квартире обнаружилась древняя старушенция, жевала что-то и одновременно вязала. В лиловом пластмассовом шаре у нее под стулом приплясывал клубок шерсти.

«Федька герб взял. Гулять убег», — прокомментировала, не переставая жевать и вязать.

Молодько, выяснилось, сидел в коридоре на стуле. Двухметровый Клюн прибежал со стороны двора и, чтобы сократить путь, запрыгнул в одну из комнат через окно, схватил там герб, Молодько поспешил на шум, Клюн вылетел из комнаты и гербом, который держал на отлете, просто сковырнул сержанта с дороги. Молодько впечатался головой в стену, даже сознание потерял.

— Я ему нашатырь. Да пока до кухни дошкрабала, да пока обратно с нашатырем, он и очнулся, — объясняла старушенция.

А Федор Клюн усвистал.

И что за герб?

— Вы все о гербе каком-то говорите, что за герб?

— Да Федька герб притащил со стройки, неделю уж. Стоял у телевизора, все царапались об него. Я говорю, Федька, собачий ты сын, унеси ты герб от греха подальше…

— А что за герб? С какой стройки?

— Сказал, со стройки.

— Большой герб?

Показала косую сажень, метра полтора.

Глаза у бабушки прозрачные и еще такой вроде как белесой пленкой покрыты. Но что-то, кажется, видит.

— Такой огромный?

— Большой герб, говорю вам, — рассердилась бабушка.

— А из чего он?

— Железный, из чего еще, — тоже сердито сказала, будто не из чего, кроме железа, предметов и не бывает.

Интересно. Железным гербом по макушке. Но что за герб-то вообще?

— Это герб СССР?

— Да кто ж его знает!

— А что на нем нарисовано?

— Да почем мне знать! Обычный герб.

А галоши у порога — да, сорок четвертый. И новые.

Милицейский жигуль, веселый, свежий, ярко-желтый, ярко-синий уже подъехал: Фридман сразу позвонил от соседей, а отделение тут — то самое, из которого Кравцова в КГБ отослали — в двух шагах. А ситуацию объяснять и двух слов не понадобилось: про маньяка все слышали, и на поиски мгновенно бросили человек пятнадцать, включая курсантов, которые пришли в отделение на учебное ознакомление. Федьку многие знали, а кто не знал, так у Федьки приметы броские — огромный, бритый наголо, в синем олимпийском костюме, язык часто высунут… с гербом каким-то, черт бы его драл.

У подъезда столпились соседи, местные милиционеры стали их разгонять, но Покровский вмешался, поговорил с людьми: все как один называли Федьку психом неагрессивным, дважды прозвучало «мухи не обидит».

Милиционера Молодько страшный Федька не хотел, конечно, повредить, а просто не заметил. И сержанту так показалось, и старуха однозначно заявила:

— Да Федька не видел его! Не хотел стукнуть! Федька мирный. Гулять побёг.

Вышли на улицу, на скамейку. Покровский отправил Фридмана в «Комсомолец» за яблоками и кефиром.

— А…

— Без нас поймают такой толпой.

Причем быстро поймают, но дознание, протоколы, родственники, возможно, и санитары — все это до ночи, а если Федька окажется реальным подозреваемым, то и до утра. Так что осмотр комнаты Кроевской переезжает, похоже, на завтра.

— Как думаете, это он? Бабушек? Федор Клюн? — спросила Настя Кох нетвердым голосом.

Настя уже пять лет на оперативной работе, всякого насмотрелась, вместе с Покровским брала с поличным одного нездорового фотографа, который в морге снимал жонглирование отрубленными конечностями и называл это прорывом в искусстве, но маньяк — все же личность совсем с Луны.

— Он! — коротко и грозно раздул Миша Фридман волосатые ноздри. Тут же смутился. — Очень похоже…

Очень похоже Мише было, конечно, прежде всего потому, что очень уж хотелось поскорее поймать злодея.

— Наш-то хладнокровный и аккуратный, а этот какой-то бешеный псих, неорганизованно носится, — сказал Покровский.

Достал платок, вытер губы, запачканные кефиром. След явно ложный, одно утешает, быстро найдется Клюн. Конец рабочего дня, людей на улице навалом, школьники во дворах, люди с собаками, толкотня у