Читать книгу - "Улыбка смерти на устах - Анна и Сергей Литвиновы"

Вчера вечером я махнул еще рюмашку беленькой и решил поискать, что есть в Сети на всех фигурантов дела.

На ту же заказчицу мою, Полину.

На ее молодого человека по имени Геннадий.

На сестру ее Юлию Камышникову.

На мужа ейного Костика — зятя и недруга погибшего.

А также, до кучи, на однокашника погибшего Аболдина и сослуживца его Карпащенко.

О, великая сила соцсетей!

Я ведь еще помню те времена, когда частные детективы отдельной строкой вписывали в счета: фотографирование объекта. И стоила услуга недешево: до ста долларов. А теперь граждане сами себя в сетях закладывают: и фото, и море другой персональной инфы всем на обозрение выкладывают.

Полина Порецкая вообще, по-моему, эксгибиционизмом страдала — она обожала фоткаться в купальнике, на тропических курортах, в спортзале или на балконе своей каталонской квартиры. Была она в принципе хороша, ладненькая, стройненькая — вот только грудь! Да, грудь подкачала. Мне в купальнике (а тем паче без оного) моя Римка гораздо больше нравится: кровь с молоком и третий номер с переходом на четвертый.

Фотографировалась Порецкая чаще соло, но в последние года полтора рядом с ней стал появляться мужик, на вид чуть постарше. Черноволосый, артистического вида, смазливый, брутальный. С каждым месяцем дистанция, которую он держал с Полиной, все сокращалась и на последних фото (апрель, Италия, Тоскана) они выглядели совсем как голубки: щека к щеке, ручка на груди, селфи с поцелуйчиком. Интересно, а как к этому роману, что закрутила его младшая дочерь, относился погибший? Надо мне спросить у заказчицы.

Поинтересовался я и профилем Геннадия (фамилия его оказалась Колыванов). Оказалось: возраст — тридцать четыре года, москвич, окончил бакалавриат «вышки» по экономике, потом магистратуру в шотландском Эдинбурге. Руководит отделом в российском представительстве международной компании. В общем, жених на загляденье, не чета старшей дочери (если, конечно, во всем верить Полине с ее россказнями про сестрицу).

Ничего компрометирующего на Геннадия Колыванова я не отыскал и перебросился на Юлию Игоревну Камышникову, в девичестве Порецкую.

Юля, выглядевшая, честно говоря, как поросенок, оказалась помешана на собственном наследнике Матвейке. Она выкладывала целые пачки его изображений — причем почему-то предпочитала голенького. Иной раз на семейных композициях и муж ее Костик мелькал.

Он из всей семейки оказался самым скупым на самозакладывание, однако парочку его фото, с только что пойманной щукой (и другими рыбами), а также при поднятиях тяжестей в фитнес-клубе я надыбал.

Наконец, мягкий релаксант в виде беленькой подействовал, я сохранил наилучшие фото Камышниковых — Порецких, отложил планшет и закемарил.

С утра еще раз звякнул Полине. Голос ее звучал досадливо: типа, сколько можно приставать. Однако я вчера забыл спросить: ездил ли обычно отец на работу на метро? Или на машине? И где возле дома имел обыкновение лимузин свой парковать?

Ответ ее оказался таков: добирался папаша до службы по-всякому, иной раз на общественном транспорте, иной — на авто. Зависело от настроения и от количества дел. Машина после его смерти оказалась в порядке, припаркована была на платной стоянке, где он чаще всего оставлял ее на ночь. А теперь отцовский лимузин выпросила Юлька, и разъезжает на нем Костик.

Девушка скинула мне марку и номер авто и адрес парковки, которой ее батя пользовался.

Я примерно прикинул, чем буду заниматься в течение дня, доехал до метро на своей тачке и бросил ее во дворах. Затем отправился к дому погибшего, на «Аэропорт», на метро. Как часто бывает в центре Москвы (а «Аэропорт», как ни крути, можно уже зачислить в центр), сталинские добротные многоэтажки чередовались тут с невнятными бетонными заборами, административными зданиями, шиномонтажами. Над всей округой довлело гигантское здание «Триумф-паласа». Шум от Ленинградского проспекта по мере моего движения в глубь квартала становился тише и постепенно исчез вовсе. На детских площадках резвилась под присмотром бабушек и нянь немногочисленная дошкольная детвора.