Читать книгу - "Агентство "Золотая пуля"-3. Дело о вдове нефтяного магната - Андрей Константинов"

Я подошел, и Коля представил меня. Большого энтузиазма мое появление у оперов не вызвало.

— Насколько серьезны травмы Худокормова? — спросил я.

— Врач сказал, что непосредственной угрозы для жизни нет, — ответил один из оперов, старший лейтенант Самохин.

— Но и ничего хорошего тоже нет, — добавил другой, капитан Петренко. — Третий случай за месяц.

— Четвертый, — поправил Самохин. Петренко матюгнулся и сплюнул.

— А что произошло-то? — спросил я.

— Что произошло? Что произошло… Обычное дело. Высмотрели прилично одетого человека, довели до подъезда и дали по голове. Бумажник, часы, телефон забрали… Наркоманы! Чтоб им передохнуть всем. Совсем задолбали, козлы.

— Час назад я пил с ним кофе, — зачем-то сказал я.

Повзло почесал затылок и спросил:

— Мужики, ответьте честно: шансы найти этих уродов есть?

Петренко хмыкнул, ничего не ответил и сел в УАЗ. А Самохин сказал:

— Коля… Ну ты, блин, даешь, Коля. Ну нормальное, блин, дело, да?

Потом махнул рукой и тоже сел в машину. УАЗ зачихал, затарахтел и покатился прочь… А мы с Колей поехали в больницу. Худокормов уже пришел в сознание. Поговорить с ним не удалось, но медики заверили, что все — слава Богу! — не так уж и страшно.

* * *

Наутро я снова поехал в больницу и там нос к носу встретился со съемочной группой. Конечно, они все были круто возмущены… И почему-то их агрессия выплеснулась на меня. Мне «припомнили» историю академика Глебова… и «мерседес» Жванецкого… и разбитое в прошлый Новый год лицо режиссера Германа… Обо всех этих прискорбных инцидентах говорили так, как будто это я угнал тачку Жванецкого и разбил Герману лицо.

Спокойным оставался только сам Худокормов. Выглядел он худо и чувствовал себя, хотя и старался это скрыть, тоже худо. Своим он сказал:

— Вы-то что возмущаетесь? Вам радоваться надо.

— Чему же радоваться, Ян Геннадьевич?

— Дня три-четыре я тут прокантуюсь. Так что всем вам нежданно-негаданно маленький отпуск подфартил.

Господа актеры дружно повозмущались «чудовищным цинизмом», как выразился oпeратор, своего шефа, засыпали его цветами, фруктами и наконец ушли. А я остался.

— Вот так, Андрей, — сказал Худокормов. — Потенциал искусства, конечно, может иногда ошеломлять, но железяка по голове ошеломляет еще круче… Теперь я знаю это точно.

— Это вы как режиссер говорите?

— Нет, как человек, которого «ошеломили», — усмехнулся Худокормов.

— Вы видели нападавшего, Ян?

— Какое к черту! Бац по голове — и все… затемнение.

— Худо.

— Да черт с ним. Не убили — и то слава Богу.

— С этим поспорить трудно, — согласился я. — Но очень плохо, что вы не видели разбойничка в лицо. Даже если его сумеют установить, так не удастся привязать к этому конкретному эпизоду.

— А ты считаешь, что можно его установить?

— Попробовать можно… Менты уже приходили к вам?

— Нет, не было никого.

Мысленно я матюгнулся, но вслух сказал:

— Что у вас забрали?

— Бумажник, часы и телефон… Часы жалко.

— Дорогие? — спросил я, пытаясь вспомнить, какие часы были у Худокормова.

— Да нет, обычные «Титони». Красная цена — триста баксов. Но мне их хороший человек подарил. С гравировочкой, на память.

«С гравировкой — это хорошо, — подумал я. — Гравировка привязывает часы покруче индивидуального номера».

— Денег много было? — спросил я.

— Тысячи полторы. Плюс карта… Плевать я на это хотел, а вот часы, Андрей, жалко. — Худокормов прикрыл глаза. — Ты, кстати, говорят, первый там оказался?

— Нет, первым был Коля Повзло. Чисто случайно. Он как раз в Василеостровском РУВД был по делу…

— Вот как? Так ты считаешь, что попробовать можно?

«Можно-то оно можно, но вот гарантировать что-либо…»

— Попробуем, Ян, — ответил я.

Первым делом я, конечно, поехал в Василеостровское РУВД. Я не особо надеялся получить там какой-то результат, но пройти мимо организации, которая по определению обязана заниматься расследованием, было бы неправильно. Я сел в джип и поехал. И — повезло, застал старшего оперуполномоченного капитана Петренко на месте. Вид у капитана был несколько помятый, он не выпускал изо рта резинку, однако перегарный выхлоп никуда не делся. Мне на выхлоп капитана Петренко было наплевать. Мне важно было другое: что конкретно есть у них по «делу Худокормова»?

Оказалось, как я и предполагал, что нет совсем ничего.

— Глухарек, — сказал Петренко. — Классический глухарек. Свидетелей нет, нападавшего режиссер не видел, следов никаких… Что вы хотите?

— Вы, Петр Василич, сказали, что нападавшего режиссер не видел. Вы уже допросили потерпевшего?

— Придет в сознание — допросим, — небрежно ответил Петренко.

— Он пришел в сознание еще вчера, — довольно язвительно сказал я.

Капитана Петренко мое заявление, кажется, несколько смутило. Он закашлялся, выплюнул в пепельницу комочек розовой резинки и сказал, глядя мимо меня:

— И что — видел ваш режиссер нападавшего?

— Нет, не видел.

— Ну вот видите, — обрадовался оперуполномоченный. — Я так и знал. У нас уже было два аналогичных нападения…

— Три, — поправил я.

— Три?… Да, действительно. Я из отпуска второй день, могу чего-то и не знать. У нас четыре нападения, и ни разу никто из потерпевших преступника не видел. А что вы хотите?

А чего, действительно, я хочу? Чего я здесь сижу и отрываю занятого человека от дела?… О, я хочу совсем немного: чтобы опер Петренко нормально делал свою работу. Чтобы люди могли спокойно ходить по улицам. Чтобы любой подонок с кастетом (молотком, ножом, обрезком трубы) знал, что опер Петренко не ест, не спит — работает. И обязательно найдет его, подонка, и защелкнет на нем наручники… Вот этого я хочу. По-моему, не так уж и много. Я мог бы сказать это капитану Петренко, но вместо этого я сказал:

— Помогите мне, капитан, пустячным делом.

— В чем проблема? — поинтересовался опер.

— Мне нужны сводки по городу за август.

— Зачем?

— Нужно… Это что — сильно секретный документ?

— Да, в общем-то, нет. Сделаем.

От капитана Петренко я ушел с толстой пачкой распечаток.

* * *

В Агентстве без киношников было непривычно тихо. Радоваться бы надо, да какая, к черту, радость? Передо мной стояло бледное лицо Худокормова с черными кругами под глазами. И его голос: «Не убили — и то слава Богу…»