Читать книгу - "Искатель, 2003 № 05 - Журнал «Искатель»"

class="p1">— Ночью комбинат работает? — повернулся Кочергин к директору.

— У нас двухсменна. Начинаем в шесть. Но есть ночные сторожа.

— Побеседовать с ними можно?

— Ушли уже.

— Распорядитесь, пусть выяснят, где они живут.

Директор засеменил через двор, а Кочергин направился к стоявшим в сторонке эксперту и Максиму.

Никитин был категоричен:

— Суицидом тут и не пахнет. Это ж сколько трудностей: взобраться на кран, пройти по стреле, спуститься по тросу, приладить петлю — на крюке и на шее… Бред! Приспичит удавиться — повесишься на первом же дереве, на фонаре, на трубе сливного бачка в вокзальном туалете… Нет, дело ясное: придушили парня. Опустили трос, привязали и вздернули.

— А зачем такие страсти-мордасти? — с невинным видом спросил Путилин. — Придушили — и придушили.

— Откуда мне знать? — повел плечом Максим. — На разборках и не то придумывают, лишь бы пострашнее было. А почему собаку не пускаем, Михаил Митрофанович? Заспался кинолог наш.

— Ну и пусть спит, — сказал Путилин. — Куда пускать? Натоптано. И дождь под утро прошел. И вообще, мне кажется, что ни на лестнице, ни на поручнях Игорь следов не обнаружит.

— Это еще почему? — обиделся за брата Максим.

Эксперт провел ладонью по рукаву плаща и показал налет на пальцах.

— А мы здесь всего-то минут десять. Сначала дождь все промыл, потом цементом присыпало. Если и есть отпечатки, то в кабине. За рычаги же кто-то садился!

Кочергин не вступал в разговор. Просто стоял, пряча руки в карманах тяжелого демисезонного пальто. И смотрел на удавленника.

По лестнице крана скатился Игорь. Доложил:

— Снаружи пыль. В кабине все протерто.

— Опускайте, — сказал следователь..

Игорь поднял руки и закричал:

— Тетя Маня! Тетя Маня!

— Чего? — донесся с верхотуры громовой голос.

— Опускай!

Застучал мотор, и покойник заскользил вниз. Игорь щелкал фотоаппаратом, а Максим уже готов был принять мертвое тело, когда у Путилина вырвался возглас изумления:

— Кукла!

3

Все — как у людей. Защитного цвета брюки заправлены в кирзачи; строительная же куртка с ромбом-эмблемой на рукаве; в распахнутом вороте край полинявшей синей футболки. И вывалившийся язык, выпученные глаза, синюшность… Когда разрезали веревку, на шее под ней обнаружилась странгуляционная борозда. Тоже как настоящая: цвет, складки, морщины.

— С натуры делал, — мрачно прокомментировал Максим.

Присев на корточки, он взял руку куклы. Ну надо же? Даже ногти оттенены синим!

Игорь, тоже присев, дотронулся до щеки куклы. Потер друг о друга большой и указательный пальцы, понюхал их. Потом сказал не слишком уверенно:

— Воск и грим. Так мне кажется. Общий тон нанесен пудрой. Все закреплено лаком для волос. Глаза стеклянные, покупные. Ресницы косметические, обычные. Чуть укорочены.

— Талантливо, — вынес свой вердикт Путилин.

Кочергин нагнулся и дернул куклу за волосы. Парик отделился с легким треском, на его месте осталось желтое расползшееся пятно клея.

— Что же это? — возмутился незаметно подошедший к ним директор комбината. — Это ж чистое издевательство!

Следователь повернулся к нему:

— Куклу мы заберем. Объясните людям, что происшедшее — шутка.

— Хороша шутка!

— Повторяю. Чья-то глупая шутка. Вы поняли?

— Понял, понял, — «китайским болванчиком» закивал директор.

Куклу уложили в проходе. «Уазик» затрясло на колдобинах, и Путилин подсунул под восковую голову свой сверкающий глянцем ботинок.

— Вещь хрупкая, расколется, — объяснил он, будто стесняясь своего поступка. — Обидно будет, если такая красота пропадет. Ну что, Максим, плакала твоя версия с разборками?

Никитин кивнул:

— Плакала. Тут психопат поработал! Нормальному человеку такое не учудить. Хотя… Есть еще одно соображение.

— А именно? — поощрил судмедэксперт.

— Предположим, некий гениальный скульптор оскорблен возмутительным невниманием публики к своей персоне. Надо как-то пробудить интерес. Вот он и подвесил свое творение. Журналисты, конечно, все разнюхают, распишут. Тут-то он и появится из-за кулис. Под бурные и продолжительные аплодисменты.

— А отпечатки в кабине? — напомнил Игорь. — Зачем их стирать?

— В игрушки играет, — отмахнулся Максим. — Хранит инкогнито. До поры. Детективов начитался.

Путилин пододвинул удобнее ногу, на которой покоилась голова куклы, и обратился к Кочергину:

— Вы-то что думаете, Михаил Митрофанович?

— Я не думаю, — сказал следователь после паузы и улыбнулся. — Я слушаю. Чтобы потом присвоить чужую славу.

— Или получить по шапке при неудаче, — заметил эксперт.

— Бывает и так. Издержки должности.

Путилин засмеялся.

— О чем разговор? Почему смех? — Над спинками сидений качались помятое лицо кинолога и сонная собачья морда. — Ой, кто это? — Кинолог показывал на проход между креслами.

Больше в этот день происшествий, требовавших выезда следственной бригады, не случилось.

Кочергин сидел в своем кабинете, пил чай, рассеянно смотрел на девственно чистый рабочий стол — ни бумажки, ни пылинки, — и ждал начальственного вызова. В том, что такой вызов последует, следователь не сомневался. Он не сомневался даже в том, что Николай Иванович Приходько ради разговора с ним примчится на работу с утра пораньше.

Зазвонил телефон.

— Товарищ Кочергин, зайдите к Николаю Ивановичу.

Следователь допил чай и отправился к Приходько.

В «предбаннике» секретарша, прервав утренний макияж, язвительно заметила:

— А вы не торопитесь.

— На будущее, — сказал следователь, — не забывайте здороваться. Вежливость красит женщину.

Сквозь пудру на щеках секретарши проступил румянец. Он ее не красил.

— Что скажешь? — спросил Приходько, лишь только следователь ступил в кабинет.

— А что сказать? Кукла и кукла.

— Какая еще кукла?

Кочергин удивленно посмотрел на начальника:

— А вы, собственно, о чем?

— Это ты о чем?! Я тебя спрашиваю, ты дела сдаешь?

— Да уж сдал. Почти.

— А что с Поликарповым решил?

— Так это суду решать. Документы я подготовил, завтра передам. Пару лет, я думаю, придется посидеть вьюноше.

— Ты не гоношись! Не тебе сроки раздавать.

Кочергин посмотрел в окно. От тумана не осталось и следа. Солнце. Совсем не сентябрьское, по-летнему жаркое. А ночью зуб на зуб не попадал.

— Не мне. Мое дело — расследовать. Вот я и расследовал. Простое, в общем-то, дело. Со свидетелями. Все как один говорят, что девушку эту, Веркину, Поликарпов шлюхой назвал. Пощечину дал. В лужу опрокинул. Прохожие его удержать попытались, так стал нецензурно выражаться. Пустил в ход кулаки. Зуб одному гражданину выбил. Когда все же скрутили его, грозился всех сгноить, отцом пугал.

— Ну, Веркина эта та еще штучка, — презрительно бросил Приходько. — Проститутка.

— А мне без разницы. От нее заявление было.

— Было и сплыло. Принесла она вчера вот эту бумагу. — Начальник надел очки и склонился над столом. — «Я, Веркина Любовь Васильевна, к Поликарпову Вячеславу Павловичу никаких претензий не имею. В случившемся виновата сама: напросилась — деньги клянчила. Прежнее мое заявление прошу аннулировать, поскольку написала его по злобе. А потом признаться боялась, что все не так было». Число и подпись.