Читать книгу - "Воровская честь - Джеффри Арчер"

В аудитории стояла такая тишина, что Скотт посмотрел, не разбежались ли слушатели.

— Это не я сказал, — продолжал он, глядя на сосредоточенные лица, — а декан Томас У. Суан, который читал лекции в этой аудитории в течение первых двадцати семи лет этого века. Я не вижу причин, чтобы не повторять его мысль всякий раз, когда обращаюсь к тем, кто только что переступил порог Йельского университета, чтобы стать правоведами.

Профессор раскрыл наконец лежавший перед ним конспект.

— Логика, — начал он, — это наука и искусство корректного рассуждения. Не что иное, как здравый смысл, скажете вы. И окажетесь совсем не одиноки в своём утверждении, как напоминает нам Вольтер. Но вся беда в том, что громче всех это утверждают те, кто зачастую слишком ленив, чтобы тренировать свой ум. Оливер Уэнделл Холмс[2]написал однажды: «Право развивалось не по законам логики, а по законам жизни». — Ручки с карандашами яростно заскребли по тетрадям и не умолкали все следующие пятьдесят минут.

Когда лекция подошла к концу, Скотт Брэдли собрал свои конспекты, закрыл папку и быстро вышел из аудитории, не обращая внимания на продолжительные аплодисменты, которыми вот уже десять лет сопровождается его вводная лекция.

Ханна Копек с самого начала считалась здесь чужой и к тому же нелюдимой, хотя последнее расценивалось руководством, как полезное качество.

Ханне говорили, что у неё мало шансов дойти до конца и стать профессионалом. Но прошло время, и за плечами у неё осталось самое тяжкое испытание — двенадцатимесячный период физической подготовки, и хотя ей в прошлом никогда не приходилось убивать — шестеро из последнего набора такой опыт имели, — руководство теперь не сомневалось в том, что она сможет и это. Сама она тоже была уверена в себе.

Когда самолёт вылетел из аэропорта Бен-Гурион в Тель-Авиве и взял курс на Хитроу[3], Ханна снова задумалась над тем, что же все-таки побудило её, двадцатипятилетнюю женщину в расцвете карьеры фотомодели, подать заявление о приёме в Институт разведки и специальных задач — больше известный как МОССАД, — вместо того, чтобы выбрать себе богатого мужа из десятков желающих в дюжине столиц.

Тридцать девять «скадов» упали на Тель-Авив и Хайфу во время войны в Персидском заливе. Погибли тринадцать человек. Несмотря на громкие заявления, израильское правительство не предприняло в ответ ничего серьёзного, поскольку поддалось на уговоры Джеймса Бейкера, заверившего, что коалиционные войска доведут дело до конца. Американский госсекретарь не сдержал своего слова. «Ничего удивительного, — мелькнуло у неё в голове, — ведь это не он в одну ночь лишился всей своей семьи».

В тот же день, когда её выписали из больницы, Ханна подала заявление о приёме в МОССАД. Её просьбу отклонили, полагая, что со временем она обнаружит, что рана у неё зажила. Следующие две недели Ханна каждый день ходила в штаб-квартиру МОССАДа, пока там не убедились, что рана у неё в душе не только не заживает, а все сильнее кровоточит.

На третью неделю, скрепя сердце, её допустили к занятиям, будучи уверенными, что она выдержит лишь несколько дней и снова вернётся к своим занятиям в качестве фотомодели. Они ошиблись во второй раз. Желание отомстить у Ханны было сильнее амбиций. Следующие двенадцать месяцев её рабочий день начинался с восходом солнца и заканчивался далеко за полночь. Она питалась тем, от чего отвернулся бы даже бродяга, и забыла, что такое спать на матраце. Её пытались сломать по-всякому, но у них ничего не вышло. Вначале инструкторы, обманувшись её грациозной фигурой и очаровательной внешностью, пытались обращаться с ней чересчур ласково, пока один из них не оказался со сломанной ногой в госпитале. Он даже не предполагал, что у Ханны может быть такая реакция. На классных занятиях острота её ума, хотя и не была для них столь неожиданной, также удивляла.

Зато теперь она ступила на знакомую почву.

Для Ханны всегда было само собой разумеющимся, что она говорит на нескольких языках. Она родилась в Ленинграде в 1968 году. В четырнадцать лет, когда умер отец, её мать сразу же обратилась за разрешением на выезд в Израиль. Свежий ветер свободы, задувший с Балтики, принёс им такую возможность. В кибуце[4]семья Ханны оставалась не долго. Её мать, все ещё привлекательная и энергичная, получила несколько предложений выйти замуж и остановила свой выбор на состоятельном вдовце.

Когда Ханна, её сестра Рут и брат Давид поселились в новом доме в престижном районе Хайфы, весь мир для них стал другим. Их отчим обожал мать Ханны и осыпал семью невиданными доселе подарками.

Окончив школу, Ханна подала заявления о приёме в университеты США и Англии, собираясь изучать языки. Мать не одобрила её выбор и часто давала понять, что с такой фигурой, великолепными чёрными волосами и очаровательной внешностью, которая заставляет оборачиваться мужчин от семнадцати до семидесяти, Ханне следовало бы подумать о том, чтобы стать манекенщицей. Ханна смеялась и говорила, что у неё другое призвание в жизни.

Несколькими неделями спустя, вернувшись после собеседования в Вассаре[5], Ханна присоединилась к семье, которая проводила свой летний отпуск в Париже. Она собиралась побывать также в Риме и Лондоне, но приветливые парижане проявили к ней столько внимания, что, когда пролетели три недели, она обнаружила, что всего лишь раз покидала французскую столицу. А под самый конец их отпуска модный салон Риволи предложил ей контракт на такую сумму, какую ей никогда бы не принесла целая куча университетских дипломов. Она отдала матери свой обратный билет в Тель-Авив и осталась в Париже, чтобы пойти на свою первую в жизни работу. Пока Ханна была в Париже, её сестру Рут отправили заканчивать школу в Цюрихе, а брат Давид поступил в экономический колледж Лондонского университета.

В январе 1991 года все дети вернулись в Израиль, чтобы отпраздновать пятидесятилетие матери. Рут была теперь студенткой художественного училища при Лондонском университете, Давид готовился к защите дипломной работы, а Ханна не сходила с обложек «Элле».

А в это время американцы сосредоточивали свои войска на границе Кувейта, и многие в Израиле с беспокойством поговаривали о войне. Однако отчим Ханны уверял их, что Израиль не будет втянут. «Как бы там ни было, — говорил он, — наш дом находится на северной стороне города и вряд ли подвергнется нападению».

Через неделю, отпраздновав вечером за обильным столом пятидесятилетний юбилей матери, они заснули крепче обычного. Когда Ханна наконец проснулась, она обнаружила, что лежит, прикованная к больничной койке. Должно быть, прошло ещё несколько дней, прежде чем ей сказали, что её мать, брат и сестра мгновенно погибли при взрыве случайно попавшего в дом «скада» и что уцелел только её отчим.