Читать книгу - "Смерть белой мыши - Сергей Васильевич Костин"

Ну, вот один пример. Дня три назад… Нет, не три. Давайте посчитаем. Джессика с Бобби улетели в Нью-Йорк через Хельсинки в понедельник… Ух ты, значит, это было пять дней назад. Так вот, в тот последний вечер мы ужинали вместе в обставленном под Средневековье ресторане «Олде Ханза», сразу за ратушей. Ну, вы тоже бывали в таких — в Бельгии, Германии, Австрии или Дании. Терраса освещена металлическими плошками, в которых горит открытое пламя, еда и напитки подаются в глиняной посуде, меню написано шрифтом, стилизованным под готику, а обслуживают вас официантки в платьях из небеленого льна и в сабо на босу ногу.

Мы приземлились в этом ресторане, поскольку он шел под номером один в списке заведений, не посетить которые, раз уж вы приехали в Таллин, никак нельзя (вторым номером, кстати, шел русский ресторан «Тройка»). Второе соображение: клиентам Departures Unlimited такие декорации нравятся, так что мы решили убедиться — на случай, если вдруг мы сюда кого-то все же пошлем, — что и кухня их не разочарует (меня не разочаровала, разве что в сваренное там же пиво с перцем я не стал бы добавлять корицу).

Короче, мы втроем уселись на крытой террасе из струганых досок, любуясь отблесками пламени на лицах друг друга. Бобби, совсем недавно выросший из благословенной поры увлечения рыцарями, замками и турнирами, задумчиво подергивал пробившийся пушок на верхней губе, поглядывая на миленьких японочек в шортах, проходящих мимо с разноцветными рюкзаками за плечами. Я дегустировал свое пиво с перцем, Джессика — какое-то белое рейнское (мы же все-таки были в стороне от Средиземноморья), а Бобби, продукт своего времени, звучно тянул через соломинку пепси со льдом. Мы никого не трогали и, заметьте, не собирались трогать, а в этот поздний для обеда и ранний для ужина час на террасе, кроме нас, сидело лишь две четы бодрых седовласых немецких пенсионеров с ослепительно белыми вставными челюстями и еще одна компания.

Вы уже догадались, кто были нарушителями предзакатной идиллии. В Южном Бронксе это были бы пуэрториканцы, в Гарлеме — в паре десятков кварталов от нашего буржуазного дома почти на углу 5-й авеню и 86-й улицы — черные, а в Таллине… Ну вот, все уже усвоили! Только это были не финны, а финки. Три женщины лет сорока — сорока с небольшим, одна из которых была нормальной комплекции, вторая — маленькой худышкой, а третья — как две маленькие и в обхвате, и чуть ли не по росту. Энергия активно расщепляемого алкоголя зажгла румянцем их щеки, затянула особой полупрозрачной пленкой глаза и отяжелила члены. Но главное — хотя это и было напрямую связано с пробужденными активным метаболизмом телесными желаниями — и души этих трех граций на любой вкус теперь требовали романтики.

Первым проявлением этого порыва, естественно, была песня. Затянуть мелодию с родных брусничных болот дамы не захотели — они стремились сделать порыв встрепенувшихся нордических душ максимально понятным для интернациональной публики. Вылился этот порыв через незабвенное: «Stand by me». Поскольку всю глубину эмоций, всколыхнутых гимном времен их ранней юности, передать голосом дамам казалось невозможным, они щедро сопровождали исполнение жестами — то прижимая руки к сердцу, то с широким размахом призывая к сопереживанию всех прочих, менее рафинированных и восприимчивых к прекрасному.

Песня достигла пароксизма на повторе припева. Поскольку ни напряжения голосовых связок, ни выразительных, но повторяющихся движений руками уже не хватало, одна из дам — это была худышка, сидевшая ближе к нам, — схватила за спинку стул, на котором сидел Бобби, и наклонила его к себе. Стулья в этом заведении были простые и массивные, на вид крепкие, но на двух ножках любой стул легко может потерять равновесие. Наш сын, утративший контроль над собственным телом, в растерянности закрутил головой. Джессика, сидевшая ближе, среагировала первой. Она вскочила, отцепила руку худышки, а затем ухватилась за спинку ее стула. В следующий момент уже та болтала ногами в воздухе. Я теперь уже бессмысленно поправил стул Бобби, вернувшийся в первоначальное положение, а моя жена, которая никогда не ограничивается полумерами, уже мягко, но непреклонно укладывала стул темпераментной финки на настил террасы, местами потемневший от прохода множества ног.

Песня стихла, худышка выписывала ногами неровные круги, пытаясь подняться — на ней под короткой блестящей юбкой были кружевные трусики нежного салатного цвета. Подруги агрессорши подняли возмущенный гомон, которому я — а я уже был готов к любому развитию событий — положил конец одним рыкающим «Shut up!». Подбежал метрдотель, однако, несмотря на его уговоры и обещания немедленно восстановить в своем заведении покой и гармонию, мы расплатились. Противоборствующие стороны — мы и слегка протрезвевшие финки — удалились в разные переулки, лучами расходящиеся от ратушной площади.

— Так закончилась Вторая Северная война — ничем! — прокомментировала Джессика, которая родилась в семье профессора Гарварда и получила прекрасное гуманитарное образование.

— Теперь мне наконец будет что вспомнить, когда речь пойдет об Эстонии, — отозвался Бобби.

Они с матерью прекрасно дополняют друг друга.