Читать книгу - "Дверь к смерти - Рекс Стаут"

И вдруг Красицкий заявляет о своем полном и добровольном согласии! Полное разочарование…

— Я хотел бы присесть, — упрямо повторил Ниро Вулф.

Красицкий извинился, пригласил входить и чувствовать себя как дома. Однако сообщил, что компанию разделить не может, нужно сходить в оранжерею. Я заметил при этом, что раз уж так получилось, то лучше сесть в машину и вернуться в город, в собственную оранжерею, где дел не меньше. Вулф вспомнил о моем существовании и представил меня Красицкому. Мы пожали руки. Затем садовник сообщил, что у него зацвела фалаенопсис афродите, и пригласил полюбоваться.

Вулф хмыкнул:

— Гибрид? У меня их восемь.

— О нет! — В голосе Красицкого я сразу уловил знакомый снобизм садоводов. — Не гибрид и не дайана. Сандериана. Девятнадцать отростков.

— Боже праведный! — с завистью произнес Вулф. — Я должен их увидеть.

Мы не вошли в дом, чтобы присесть с дороги, не вернулись и к машине. Мы двинулись за садовником по знакомой теперь тропинке. Неподалеку от особняка свернули налево, на другую тропинку, что повела нас мимо кустов, растущих на границе участка. Кусты были по-зимнему голы и подстрижены.

Навстречу нам попался молодой парень в яркой рубашке.

— С тебя причитается, Энди, — заявил он. — Я тут вкалываю за тебя.

Красицкий ухмыльнулся в ответ:

— Обратись к моему адвокату, Гас.

С южной стороны особняка открылся вид на оранжерею. Даже в этот мрачный декабрьский день она производила впечатление. Могучий фундамент, такой же, как и у особняка, стеклянные арочные своды… С торца к оранжерее примыкало одноэтажное сооружение под черепичной крышей. К нему нас и подвел Красицкий. Стену пристройки увивал плющ. Привлекала внимание и вычурная дверь из мореного дуба с коваными накладками. На двери в рамке висело предупреждение, написанное крупными алыми буквами, которое можно было разглядеть метров за двадцать: «Опасно! Не входить! Дверь к смерти!»

«Веселенькое приветствие», — подумал я.

Вулф кивнул на табличку:

— Цианистый газ?

Красицкий снял страшное объявление с двери, вставил в скважину ключ и только потом покачал головой:

— Сифоген. Но можете не беспокоиться: вентиляционные окна уже несколько часов как открыты. Да, текст несколько романтичен, но появился он здесь задолго до меня. Подозреваю, что табличку завела сама миссис Питкерн.

Войдя внутрь, я хорошенько принюхался. Вулф для обработки растений тоже использует сифоген, так что я знаю, насколько он ядовит. Но сейчас мой нос едва уловил слабый запах. Дышать было можно.

Помещение, в которое мы вошли, использовалось как склад и мастерская. Вулф сразу же принялся за осмотр. Энди Красицкий извинился и вежливо, но твердо сказан, что времени у него мало, он отстал от графика. Вулф не стал возражать и проследовал за ним в оранжерею.

— Это холодное отделение, — сообщил нам садовник, — следующее — теплое, а за ним последнее, оно примыкает к дому, со средней температурой. Мне нужно теперь закрыть вентиляцию и включить автоматику.

По сравнению с хозяйством Вулфа, в котором были только орхидеи, у Красицкого в оранжерее я отметил, на мой взгляд, некоторый беспорядок. В теплом отделении я увидел незабываемое зрелище: это было выражение лица Ниро Вулфа, с которым он уставился на орхидею с девятнадцатью отростками. Зависть и восторг ярким блеском сияли в его глазах. Посмотрел и я. Нечто необычное и вовсе незнакомое предстало перед моим взором. Растение удивительным образом казалось розовым, пурпурным и желтым одновременно.

— Ваше? — требовательным тоном спросил Вулф.

Энди пожал плечами:

— Это принадлежит мистеру Питкерну.

— Меня не интересует, кому она принадлежит. Вы ее вырастили?

— Да. Из семечка.

Вулф тяжело засопел.

— Господин Красицкий, позвольте пожать вашу руку.

Энди позволил, а затем мы перешли в отделение со средней температурой, очевидно, чтобы и там закрыть вентиляцию. Вулф, правда, задержался на несколько минут, молча созерцая редкую орхидею, так тронувшую его сердце.

В следующем отделении царил кавардак. Здесь было выставлено все — от сиреневых гераней до некоего растения, посаженного в ванну и буквально усыпанного тысячами маленьких белых цветков. Я не сдержался и понюхал диковинку, но ничего не почувствовал, тогда сорвал один цветок и растер его между пальцами. Распространившийся после этого запах впечатлил меня настолько, что мне пришлось вернуться в мастерскую и вымыть руки с мылом.

Я вернулся именно тогда, когда Энди предлагал Вулфу взглянуть еще на одну диковинку.

— Вам, безусловно, знакома эта красавица, известная под названием «плерома грандифлора»?

— Безусловно, — подтвердил Вулф, хотя, бьюсь об заклад, он слышал о ней в первый раз в жизни.

— Так вот, у меня есть двухлетнее растение, выращенное мной из черенка не более двух футов. Оно дало побеги. Листья почти круглые. Сейчас я вам его покажу, оно отдыхает от света.

Красицкий подошел к полке, укрепленной на уровне пояса. Во всю ее длину, касаясь пола, свешивался зеленый брезент. Энди присел, приподнял нижний край брезентового полотнища, засунул под него голову и… застыл. В течение продолжительного времени он вообще не шевелился, затем медленно вылез, стукнувшись при этом головой, выпрямился во весь рост и снова окостенел. Кровь отхлынула у него от лица, глаза были закрыты. Уловив мое непроизвольное движение к брезенту, он открыл глаза и прошептал:

— Не смотрите туда! Не надо! Нет! Хотя… Конечно же, посмотрите сами.

— Там мертвая женщина, — сообщил я Вулфу, заглянув под полку с горшками.

— Да, она выглядит словно мертвая, — повторил следом Энди, все еще бледный и без кровинки в лице.

— Она и есть мертвая, — сказал я. — Мертвая и остывшая.

— Черт подери! — выругался Ниро Вулф. — Просто черт подери, и больше ничего!