Читать книгу - "Нарко. Коготь ягуара - Джефф Мариотт"

Она была его, и он был ее, и день их свадьбы стал счастливейшим днем его жизни.

Вторым счастливейшим был день его окончания полицейской академии имени Карлоса Ольгина в Медельине – городе, где он жил всегда.

Большинство однокашников-выпускников были местными парнишками, выросшими в бедности, или представителями среднего класса, как он. В подавляющем большинстве темнокожие – ибо дети белокожих колумбийских олигархов чурались таких банальных занятий, как офицер городской полиции. Для Агилара же, чей отец трудился сапожником, а мать чинила одежду, когда могла, и продавала лотерейные билеты на перекрестках, это был большой взлет в общественном положении.

А чтобы уж совсем доконать Агилара, когда ему было лет семь, двоюродный братец случайно пролил на него кастрюлю кипящей воды. Агилар получил сильнейшие ожоги. Какое-то время никто и не верил, что он выживет. А он выжил, но кожа его пошла белыми и темными пятнами, по его собственному мнению, придававшими ему сходство с запаршивевшим псом. В каких-то местах волосы росли, в каких-то нет. В отрочестве он считал, что это уродство обречет его на жизнь уличного попрошайки или кого похуже. Когда же Луиза полюбила его, он даже усомнился, что зрение у нее в порядке: его цветистая кожа ее будто и не волновала. А когда Агилара приняли в академию, сперва подумал, что по ошибке. Но в душе поклялся стать самым лучшим офицером полиции, каким только сможет, чтобы отплатить городу за предоставленный шанс.

Он любил свою страну, но знал ее историю. Тысячедневную войну^[3] проходил в школе. La Violencia^[4] едва закончилась, когда Агилар родился; хоть он и ни разу не видел людей, порубленных на куски, или «галстуков», которые делали, разрезая горло и вытягивая язык через прорез, зато видел фотографии и слышал рассказы всю свою жизнь. Он был женат уже год, они с Луизой были готовы завести семью, и он хотел растить детей в Колумбии, избавленной от своего зверского прошлого. Укротить всю страну Агилар был не в силах, но мог начать хотя бы дома, в Медельине.

В то же самое время он был отнюдь не наивен. В академии до всякого доходили слухи, что некоторые из однокашников-студентов уже состоят на содержании картеля. Некоторые этого почти и не скрывали – хотя большинство приходили на занятия пешком или приезжали на велосипедах, эти прикатывали на кабриолетах, спортивных машинах или мощных импортных мотоциклах. А когда выходили в свет по вечерам, одеты были куда щеголеватее, чем было по карману большинству кадетов, и спутницы их были куда красивее.

Агилар понимал, что обстоятельства могут в один прекрасный день стравить его с собратьями-кадетами, выбравшими не ту сторону. Он был не против и чуть ли не с нетерпением ждал возможности преподать им урок, что Колумбия может – несмотря на историю, несмотря ни на что – быть законопослушным государством. В день выпуска, облаченный в парадную форму, с Луизой обок с ним, Агилар прямо-таки раздувался от гордости. Он гордился, что он офицер, что он муж, что он антьокиец, что он – часть будущего Колумбии, а не ее прошлого. После церемонии и последовавшей выпивки Агилар увлек Луизу домой, занялся с ней любовью и уснул с улыбкой на губах, нагой, как младенец.

А потом пришло утро.

Его назначили напарником к Альберто Монтойе. Монтойя, которому едва перевалило за тридцать, был уже ветераном – первым сержантом, чей список арестов был легендой среди кадетов. Агилар прямо-таки не верил своей удаче, когда их знакомили.

Монтойя был высоким и широкоплечим, с курчавыми темными волосами и выпяченным подбородком. Его мундир цвета хаки был измят, словно Монтойя спал в нем. У него была непринужденная улыбка и сонный взгляд, заставившие Агилара сперва предположить, что тот под кайфом. Но речь сержанта была четкой, а разум – острым.

– Добро пожаловать в Колумбийскую государственную полицию, Хосе, – провозгласил он. – Уверен, тебя ждет удачная карьера.

– Для меня честь познакомиться с вами, сеньор. Мне очень повезло стать вашим напарником. В академии только о вас и говорят.

– Нельзя верить всему, что слышишь, – хмыкнул Монтойя.

– В смысле только хорошее, – сконфузился Агилар. – Тот раз, когда вы остановили налет в «Банко национале». Или когда сорвали похищение сеньора Герреро. И…

Монтойя остановил его поднятой ладонью.

– Все это я делал не один. Вот увидишь, полицейская работа – командная. Мы прикрываем спины друг другу. Никто из нас не герой.

– Или вы все.

– Не «вы», Хосе. «Мы». Теперь ты – один из нас.

Агилар так преисполнился гордостью, что чуть не лопнул, как прежде этим утром, когда надел новехонький, с иголочки, мундир. В кобуре на его бедре покоился пистолет «Беретта 92FS», а в правом переднем кармане – неизменный карманный нож, и он был готов ко всему.

– С чего начнем? – спросил Агилар, чтобы вернуть себя на землю.

Монтойя указал подбородком на полноприводный внедорожник «Ниссан Патрол» – прямоугольный короб на колесах, нуждавшийся в мойке и выглядевший так, словно в него въезжали не реже раза в месяц в течение целого года, а то и поболе. Зато у него были световая балка на крыше, надпись «POLICÍA» по верху ветрового стекла и зеленая полоса вдоль борта, и для Агилара это был красивейший автомобиль на свете. А когда он оглянулся на Монтойю, сержант протягивал ему ключи.

– Вы хотите, чтобы я… – начал было Агилар.

Но Монтойя, резко сжав ключи в кулаке, отрубил:

– Я поведу, – и направился к полноприводнику. Агилар следовал за ним по пятам, напоминая себе, что надо все подмечать, учиться, а прежде всего не забывать дышать.

Потребовалось не так уж много времени, чтобы его упования разбились вдребезги.

Монтойя колесил по Медельину, а потом от Бельо, через comunas^[5] 12 де Октубре, Кастилья, через реку в Аранхуэс, Ла Канделария, Эль Побладо, в гору в Энвигадо, затем обратно через Гуайябаль, Белен, Лаурелес Эстадио и Робледо. По пути он неустанно балаболил, указывая, где произошли знаменитые преступления, а время от времени и где их предотвратили. Показывал Агилару, как высматривать вероятных преступников – sicarios^[6], в которых узнавал наемников медельинского царька Пабло Эскобара; стены, испещренные пулевыми выбоинами. И почти беспрестанно Монтойя дымил сигаретой «Пьельроха»^[7]. Луиза говорила, что от пребывания на протяжении всего рабочего дня в прокуренном ресторане возненавидела эту вонь, так что Агилар бросил курить, но с первого взгляда узнал индейца на пачке и маленькую его копию на самой сигарете и гадал, сколько времени уйдет на то, чтобы табачный перегар выветрился из его мундира и волос.