Читать книгу - "Гарсоньерка - Элен Гремийон"

ВИТТОРИО

Вам действительно надо с ней поговорить.

ФЕЛИПЕ

Думаете, она хочет от меня уйти?..

ВИТТОРИО

Не знаю, я сказал это главным образом для того, чтобы припереть вас к стенке.

ФЕЛИПЕ

И вы тоже.

ВИТТОРИО

И я тоже. Вам бы надо просто-напросто спросить ее об этом. Единственный способ это уладить – вступить в диалог.

ФЕЛИПЕ

Она перестала со мной разговаривать.

ВИТТОРИО

Других вам каким-то образом удавалось заставить говорить.

ФЕЛИПЕ

Что вы сказали?

ВИТТОРИО

Ничего. Пора, Фелипе, через пять минут ко мне придет следующий пациент. Подумайте обо всем, что здесь было сказано, и мы вернемся к этому в следующий раз. Провожать вас не надо, дорогу вы знаете.

ФЕЛИПЕ

Да, знаю. Я ведь могу вам доверять, правда?

ВИТТОРИО

Доверять?

ФЕЛИПЕ

Вы ничего не скажете.

ВИТТОРИО

О чем я ничего не скажу?

ФЕЛИПЕ

Ну… об этом.

ВИТТОРИО

О чем «об этом»?

ФЕЛИПЕ

Об усыновлении.

ВИТТОРИО

Так и говорите! Называйте вещи своими именами. Вы сами сказали, что усыновить ребенка – не преступление. Нет, я ничего не скажу. Моя профессия требует умения молчать.

– Дверь вашего кабинета закрывается, и слышно, как вы бормочете: «Мерзкий тип».

Голос у Евы Марии бесцветный. Как несколько ее прядей. Она задумывается, не в этом ли секрет, не оттого ли, что говоришь бесцветным голосом, волосы седеют. Поэтическая часть ее мозга возбуждается. Когда подступает бесчеловечное, Еве Марии необходимо укрыться за абсурдом. Или выпить. Но здесь о выпивке нечего и думать. Ева Мария мнет страницы. Она больше не может их перелистывать: палец у нее сухой. Слюны не осталось. Фразы эхом отзываются у нее в голове. В ее пересохшем горле.

Вы пробовали разговаривать с женщиной, когда она орет?

А вы?

Видите, как неприятно бывает, когда у вас стараются что-то выпытать…

Возможно, она только этого и ждала. Возможно, она хотела убедиться в том, что вы можете быть жестоким.

Других-то вам удавалось заставить говорить.

Мерзкий тип.

У Евы Марии глаза потускнели. Витторио, обхватив голову руками, смотрит в стол. Какие черные у него волосы, думает Ева Мария. Она боится понять. И задает ему вопрос. Витторио не отвечает. Погруженный в собственные мысли, он твердит: «Я был прав. Я был прав». Ева Мария повторяет свой вопрос. Громче, но еще более бесцветным голосом:

– Он ведь был членом хунты, да?

Витторио поднимает голову. Кивает. Ева Мария отшатывается:

– И вы им занимались?

– Да.

– Как вы могли принимать такую сволочь?

– Он обратился ко мне за помощью…

– Он к вам обратился за помощью? Да вы должны были плюнуть ему в морду, выгнать его пинками, отлупить – ничего другого он не заслуживает. А вы его принимали. А потом принимали меня. Как ни в чем не бывало. И пытались меня утешить после смерти Стеллы, хотя за несколько минут до того, возможно, утешали ее убийцу.

– Каждый пациент – единственный, он никак не связан с другими, он приходит со своими проблемами, и я стараюсь ему помочь, потому что помогать – моя профессия. Он работал в ESMA[13]– вот и все, что мне известно, мы сразу же закрыли тему, едва ее затронув.

– Морское училище… но ведь там были самые страшные…

Витторио неопределенно машет рукой:

– Самое страшное в то время было везде, и вы прекрасно это знаете. В любом случае Фелипе никогда ничего мне о своей работе не рассказывал – ни тогда, ни потом.

Ева Мария приходит в еще большее смятение:

– Он вам тогда ничего о своей работе не рассказывал?.. Я не понимаю… С какого времени он к вам ходит?

– Не стоит подсчитывать. Если вы именно это хотите знать – да, я уже встречался с ним во время… в те годы…

Ева Мария вскакивает.

– Вы такой же, как они! – кричит она.

К Еве Марии приближается надзиратель:

– Если вы не успокоитесь, сеньора, я буду вынужден прервать свидание.

Ева Мария снова садится. Тюремщик отходит. Ева Мария не выдерживает:

– Помогая палачу, вы сделались частью системы, которая убивала людей. Много еще вы принимали таких, как он?

Витторио подается к ней:

– По-вашему, Фелипе просил, чтобы я помог ему убивать? Не порите чушь! Все проблемы, с какими он ко мне обращался, были связаны только с его детством, его братом и его женой. Повторяю, он никогда не рассказывал мне о своей работе.

– Значит, этот человек приходил к вам не потому, что его совесть мучила, после того как он пытал и убивал, нет, дело в том, что у него не ладилось с женой! И этот палач, этот мерзавец нашел-таки кому излить душу – он доверился вам! Мою дочь убил кто-то вроде него, может быть, даже он, и вы хотите, чтобы я смирилась с мыслью, что у нас один и тот же психоаналитик?

– Кто вам сказал, что Фелипе не причинил бы еще больше зла, если бы я не проводил с ним сеансы? Я всегда надеялся его изменить, но давить на него не хотел, бесполезно было прямо высказывать свое мнение о том, что мне, как и вам, кажется неприемлемым. Однажды я попытался открыть ему глаза, но разговор очень быстро принял плохой оборот: Фелипе пришел в холодную ярость. Образ его мыслей устоялся прочно, его убеждения были непоколебимы, он сказал, что действовал в интересах «национальной реорганизации», что коммунисты и все подрывные элементы представляли собой опасность и надо было их обезвредить. Фелипе считает, что благодаря этим методам выполнил свою работу. Он не испытывает ни малейшего раскаяния. Фелипе отдает и выполняет приказы без всяких эмоций, ему важен только успех дела. За все эти годы я успел понять, как он устроен. Я говорил себе, что если мне удастся помочь ему справиться с детскими травмами, то я помогу взрослому мужчине, которым он стал. И мне уже казалось, будто я получил над ним своего рода контроль… но я сильно заблуждался. Никогда бы не подумал, что он на такое способен. Но как я мог не сопоставить раньше одно с другим? Ведь сейчас это представляется совершенно очевидным. А я ничего не заметил, ни о чем не догадался… И понял, только когда оказался в тюрьме.