Читать книгу - "Гром над пионерским лагерем - Валерий Георгиевич Шарапов"

к столу, потянулась к сумке. В этот момент человек резко перехватил ее руку, отведя оружие в сторону. Мила нажала на спусковой крючок, курок щелкнул — осечка. Человек, навалившись, опрокинул ее на стол, прижимая руку с оружием к столешнице, не давая выпустить наган. Щелкнул возводимый курок.

— Поменьше шума, моя пышная шери́.

Его пальцы намертво впились в запястье. Преодолевая сопротивление, он вдавил дуло нагана, который она же и держала, в ее подбородок. Очень медленно, точно растягивая удовольствие от созерцания огромных глаз, переполненных слезами, побелевших, как снег, губ — и, чуть не касаясь их своими губами, он пропел тихо-тихо:

— Мадам, уже падают листья…

Выстрел получился почти как хлопок.

…Князь размял пальцы, успокоил в них дрожь. Сильна девка. Как это Наталья сказала: мясомолочная лавка — в точности. Жаль было такое добро пускать в расход, но тут се ля ви.

Ну-с, приступим. Он натянул перчатки.

Пломба — круглая, красная, с гербом и надписью — номер почты, Москва и прочее — крепилась к металлической ленте, проходящей через замок. Андрей затеплил свечу и, напевая по ассоциации «Со святыми упокой», начал разогревать сургуч. Перочинным ножичком отделил пломбу. Снова удача, получится даже сохранить оригинал, значит, фальшивая печать не понадобится, зря Наталью гонял.

Вскрыв сумку, он выложил настоящие пачки денег, поместил свои упакованные бумажки, оставив несколько пачек настоящих банкнот. Осталось продеть ленту, как было, чуть разогреть сургуч и снова прижать.

Все получилось быстро, всего за несколько минут, но Андрей почувствовал, что рубашка на спине вся мокрая. От брезгливости передернуло, но он заставил себя не торопиться.

Положил сумку на стол. Всмотрелся со стороны: «Пломба как в первый день творения. С этой стороны провала быть не может. А вот с девкой неловко вышло… что бы сообразить-то?»

Размышляя, Князь обыскал тело, нашел конверт — хорошая бумага, штемпель Дрездена. Удивился. Вскрыл. Прочитал — и, не сдержавшись, воздел руки к небесам.

Удача. Большая, бесспорная удача.

Он старательно протер все поверхности и вещи, на которых мог бы наследить. Достал из буфета присмотренную бутылку водки, вылив чай, плеснул огненной воды в чашку, преодолев брезгливость, разжал сведенные судорогой челюсти, влил в мертвое горло порядочно спиртного.

Глава 13

Уже ближе к полуночи Наталья сама поскреблась на его половину, якобы по делу. Разложила на столе несколько своих индийских набросков:

— Теперь ты, Андрей Николаевич, глянь своим острым, искушенным глазом.

Князь заложил книгу полюбившимся ему японским ножом, нацепил очки и принялся карандашом отмечать сомнительные элементы. Говорить было лень, и он тут же, на полях, сразу писал поводы для критики — графические намеки на упадничество, буржуазный декаданс, мрачная эклектика, недостаточно жизнеутверждающий орнамент.

Андрей как раз исправлял похожий на фашистский знак завиток на цветке, когда Наталья сообщила самым обыденным тоном:

— Беда сегодня в дачном поселке случилась.

— Да? — спросил он рассеянно. — Что такое?

— Говорят, девчонка-почтальон застрелилась.

— Ц-ц-ц-ц, грех-то какой. Сама на себя руки наложила.

— Представь себе, — деревянным голосом продолжила Наталья, сверля взглядом так, что аж, казалось, бумага дымилась на столе, — пошла разносить пенсии, денежные переводы — и вот так.

Андрей оторвался от эскизов, снял очки, дужку закусил.

— Вот так-так. Другого времени не нашла. И что же, деньги пропали?

— Говорят, все цело, — сообщила она, глядя уже прямо в глаза Андрею, — даже печать не тронута.

Князь немедленно указал на светлую изнанку:

— Что ж, хоть это хорошо. Рабочий класс получит свои кровные.

— Нет там рабочего класса! — свирепо оборвала Князя Наталья.

— Тем лучше, — весело заметил он, откладывая карандаш, — вот, посмотри.

Она повысила голос:

— Я посмотрела! В загашнике твоем стало больше денег! Настоящих денег, Андрей!

Князь улыбнулся, мечтательно закатив глаза.

— Я всю жизнь грезил о том, чтобы презренные деньги сами собой сползались к твоим прелестным ножкам. — Поцеловал Наталью и попытался выпроводить, но она сбросила с плеч его руки.

— Ты ее убил.

Он спросил, уже куда прохладнее:

— Почему вы так нервны сегодня? Клевета — грех смертный.

Он извлек из внутреннего кармана самолично изготовленную с оттиска печать:

— Признаю, что сделал вот такую копию.

— Вот!

Андрей поднес печать к ее покрасневшим, посеревшим глазам.

— Укажите, Наталья Лукинична, на малейший признак сургуча.

Ничего, конечно, она не увидела. Дернув ноздрями, отвернулась и отправилась к выходу, лишь у двери бросила через плечо:

— Больше никаких поручений.

— Для вас их не будет, — отозвался Андрей и, тоже развернувшись, вернулся к книге.

…Ох, как кипело все внутри! Как требовал этот момент какого-нибудь стакана в стену! Но шуметь нельзя, Соня спит.

Наталья вышла было на улицу продышаться, но от подступающего ко двору леса шел такой ледяной холод, что она, которую и так трясло, продрогла до зубовной дроби. Введенская вернулась в дом, уселась на табурет, закуталась поплотнее в платок и долго сидела, пытаясь смирить дрожь.

Бумажки, исчерченные Князем, лежали на столе. С ненавистью смяв их, Наталья хотела бросить в печь, но тут ее как будто ударило. Она разгладила бумаги — и бросились в глаза удивительные вещи. Она вынула из папки варианты, которые вернула Вера Акимова. Разложив их рядышком на столе, она в который раз ужаснулась, восхитилась, потом беззвучно, нервно расхохоталась: все, что исчеркал Князь, в точности повторяло пометки Веры.

«К кому угодно влезет в голову… что это за человек? Или он вообще уже не человек, бес воплощенный? Ну силен!»

Утерев слезы, она поняла: немедленно снотворного, иначе с утра будет вообще ни на что не годна. Однако, влезши в аптечку, она снова почувствовала холод внутри. У Маргариты выпрошено было пять порошков этинала, теперь только два.

Господи милосердный.

Зачем, зачем она сказала это глупое «никаких поручений»?! Надо было смолчать, надо было кротко улыбаться и кивать, чтобы только она была его связной. А теперь он будет искать других порученцев. Хорошо, если у него остались какие-то надежные урки, с которыми он раньше имел дело, а что, если пойдет очаровывать новых? Он может, тот еще кукловод.

Тут в голову пришла такая адская мысль, что Наталья прижала руки к печке — и опомнилась, ошпарившись.

«Боже. А если… Соня?!» Вспомнилась сказочка та проклятая, без конца, с затравкой «А все от тебя зависит».

Да нет, не может быть, это слишком чудовищно. Но если правда?

«Господи, Божья Матерь, не допусти, помилуй! Он нас погубит. Я пойду по этапу, а Соньку отправят в детдом. Или Сонька попадет в такую яму, что… гроб». Наталья терла и терла виски так, что они запылали.

Отправить ее в лагерь Веры? «Да как же,