Читать книгу - "Иллюзия убийства - Кэрол Макклири"

Я не претендую на звание красавицы, поэтому одеваюсь так, чтобы было удобно, предпочитая простую одежду, без излишних кружев, оборок и колючих нижних юбок, придающих платью пышность или, как мне сказал один портной, «женственность истинной леди».

Фон Райх и лорд Уортон сменили свои дорожные костюмы. Кое-кто из европейских мужчин пришел в черных или темно-серых костюмах для утренних приемов или их дневной версии — однобортных сюртуках с белыми галстуками, в полосатых серо-черных брюках и шелковых цилиндрах, однако большинство оказались в таких же белых полотняных костюмах, какие носят фон Райх и английский лорд.

Офицеры — в одинаковых тропических шлемах, армейских ботинках и сильно накрахмаленной военной форме, отличающейся только знаками различия.

Среди немногих присутствующих египтян и турок в европейских костюмах и фесках единственные мужчины, чувствовавшие себя комфортно в полуденную жару, — это те, на ком была национальная арабская одежда пустынь, позволяющая воздуху циркулировать: просторные белые туники и надетые поверх них плащи без рукавов из хлопка, льна или шелка синего, зеленого и желтого цветов, доходящие до лодыжек и опоясанные сплетенными из золотистого шелка кушаками с кисточками для украшения талии. Даже веревочные сандалии выглядели практичнее, чем прочая обувь.

Все мужчины, словно сговорились, пришли с оружием: англичане — с револьверами «уэбли», а французы — с офицерской версией их револьвера «шамело-дельвинь». На поясах у арабов висят ятаганы или кинжалы, украшенные всевозможными драгоценными камнями, — оружие с дистанцией поражения меньшей, чем у револьвера, но, несомненно, столь же эффективное в руках тех, кто с ним вырос.

Я не удивилась бы, если бы узнала, что и у женщин в сумочках есть маленькие пистолеты, в частности у француженок, более продвинутых среди представительниц своего пола, поскольку их страна находится на перекрестке всех мировых тенденций.

Забавно смотреть, как англичане и французы потягивают турецкий кофе из маленьких изящных кофейных чашечек, оттопырив мизинец, — это кажется так нелепо. Им бы пить бренди, но египтяне — трезвенники, по крайней мере на людях.

Слышится негромкий гул, который постепенно усиливается, а заканчивается глухим ударом в большой гонг, и медные трубы звонко возвещают о прибытии группы всадников на верблюдах.

Впереди всех скачет, очевидно, наш хозяин на единственном белом верблюде. Его бедуинская одежда из шелка, а не из хлопка или льна и усыпана драгоценными камнями — сверкающими рубинами, сапфирами и бриллиантами. Слуга становится на четвереньки рядом с опустившимся на колени верблюдом шейха, чтобы тот встал этому человеку на спину, когда будет спешиваться. Я морщусь при виде того, как он становится на живую подставку для ног, — шейх совсем не тщедушный мужчина, в нем фунтов двести.

Он идет по красному ковру, расстеленному от одного из столов, рядом с которым стоят сарацины с длинными саблями и пистолетами, заткнутыми за пояс.

— Боюсь, вам, леди, придется некоторое время позаботиться о себе самим, — предупреждает фон Райх. — Его светлость и меня удостоили чести сидеть за столом шейха. — В его голосе слышится гордость и мужское превосходство.

Когда они направляются к столу шейха, я с изумлением замечаю, кто садится рядом с шейхом — Фредерик Селус.

Не успела я справиться со своим удивлением, как еще один человек появляется из темноты позади шейха и садится за его стол — рыночный заклинатель змей, кого фон Райх назвал псиллом.

Я хочу сказать леди Уортон, что с воплем убегу из шатра, если еще и Джон Кливленд материализуется, но она куда-то подевалась — наверное, опять пошла за питьем. Когда леди Уортон возвращается, я спрашиваю, не являются ли фон Райх и ее муж друзьями шейха.

— Фон Райх встречался с ним в Каире. Мой муж незнаком с ним, но у них общие интересы — скачки. Мой муж выращивает скаковых лошадей, и шейх пригласил его, чтобы поговорить о них.

— Я люблю лошадей, и у меня когда-то была своя лошадь. Я участвовала в ярмарках округа в Штатах. Даже получила несколько наград.

— Как мило. — Она говорит так, словно мне достался утешительный приз на игровом автомате.

С вежливой улыбкой на лице я подавляю внутренний стон, внушая себе, что должна прекратить учтивые беседы с этой высокомерной особой и просто подавать ничего не значащие реплики на все, что она скажет.

Шейх садится за стол и хлопает в ладоши — нам разрешается сесть.

Нежные звуки деревянных духовых инструментов наполняют шатер, и появляются босые девушки с закрытыми вуалью лицами. На девушках наряд из шелка богатого пурпурного цвета. Ткань прилегает к их телам, подчеркивая грациозные формы. Желтые платки, увешанные монетами, опоясывают их бедра.

Все во внешности этих девушек прелестно: у них длинные шелковистые черные волосы, золотистая кожа, полные груди и округлые бедра, все идеально сложены. Раскачиваясь под гипнотическую музыку, они вытягивают руки, приглашая нас к танцу. Верхняя часть их одежды слегка сползает с плеч, когда они в круговых движениях покачивают бедрами в такт музыке.

Небольшими цимбалами, зажатыми между пальцами, девушки издают легкий звенящий звук и демонстрируют невероятную гибкость мышц живота. Когда они постепенно выгибаются назад, так что их распущенные волосы касаются ковра, раздаются громкие возгласы мужчин. У меня тоже захватывает дух от темпераментного покачивания женских бедер, выразительных движений ими. Крики смолкают, и я тоже наконец начинаю дышать. Какое эротическое представление!

— Раке шарки, — шепчет леди Уортон. — Восточный танец. Считается, что он древнейший в мире.

— Потрясающе! — Это все, что я могу сказать.

Гонг снова сотрясает тишину, выводя нас из транса, и девушки уходят так же грациозно, как и пришли.

Слуги вносят серебряные подносы с овощами, деревянные миски с кускусом, хрустальные вазы с мелко нарезанным кокосовым орехом, медом, финиками, фигами, оливками, виноградом и гранатами.

Все это в большом изобилии и выглядит очень расточительно, потому что мы не в состоянии столько съесть. Я уверена, что в Порт-Саиде найдутся семьи, которым и нескольких подносов с едой, подаваемых здесь, хватило бы на целый месяц.

Двое слуг вносят блюдо с целым барашком и ставят перед шейхом. Он выковыривает у барашка глаза и отправляет в рот.

Я сдерживаю свою реакцию. Кажется, что он действительно с удовольствием жует их. Но моя бабушка часто повторяла: «„Каждому свое“, — сказала старая дама, целуя корову». Я уж точно не буду их есть.

Шейх отрезает кусок от ноги и правой рукой достает из живота барашка финики и фиги. Когда он заканчивает, барашка передают на другой стол, и один из гостей, сидящий за ним, отрезает бараний язык.

У меня тут же пропадает аппетит, но мое внимание сосредоточено не на еде. Я мельком посматриваю на людей за столом хозяина.

Не могу судить, о чем они говорят, но я не удивлюсь, если обо мне, ключе и Джоне Кливленде. И может быть, псилл говорит им, что мог бы положить кобру мне в постель.