Читать книгу - "Окно - Амелия Бранскилл"

Участие в спортивной команде дало мне неожиданное преимущество: у меня появился повод выходить из дома, не вызывая подозрений. Достаточно было надеть спортивные штаны и кроссовки и сказать, что иду на пробежку, – и ни у кого не возникало вопросов. Не нужно было объяснять родителям, как тяжело иногда находиться дома, что без Анны дом словно съежился, а его стены будто давят на меня.

Обычно я прикидывалась, что занимаюсь бегом, только находясь в паре кварталов от дома, пока не удалялась от него на безопасное расстояние. Затем я просто гуляла или сидела в парке, пытаясь придумать, как бы прихватить с собой книгу, не вызывая подозрений. Но в воскресенье я обнаружила, что продолжаю бежать, хотя давно уже могла бы остановиться. Наверное, дело в погоде, подумала я, сегодня солнечно, не слишком холодно и дует легкий ветерок. Это день, когда впервые запахло весной, а бег из нудной обязанности и повода вырваться из дома превратился в осмысленное занятие, которое понемногу начинает у меня получаться. Я по-прежнему чувствовала тяжесть в ногах, но у меня появилось больше уверенности, больше силы, чем раньше.

Я как раз бежала по одному из немногих ровных участков тротуара, когда из-за угла появился Ник. Он бежал в мою сторону, сосредоточенно опустив голову. Я подумала, что стоит тоже опустить голову и пронестись мимо. Но потом я вспомнила, как мы сидели в коридоре, разговаривая про Анну. Я шумно откашлялась. Он вскинул голову и затормозил в паре метров от меня.

– Привет, – сказала я.

Внезапно я ощутила, что не знаю, куда деть руки, и крепко обхватила себя.

– Привет, – ответил он. – Так ты, значит, бегунья?

– Формально, наверное, да. – Я гордилась тем, как уверенно звучал мой голос, и даже расслабила руки. – А ты?

Он скромно пожал плечами:

– Я стараюсь пробегать несколько километров каждый день, а на выходных и побольше. Для баскетбола это полезно – ну, знаешь, держать себя в форме.

– Разумно, – согласилась я.

В баскетболе я не очень разбиралась, но, наверное, бег – хорошая разминка, когда занимаешься другими видами спорта. Ну, кроме стрельбы из лука. Или гольфа.

Мы немного помолчали, переминаясь с ноги на ногу. Та мимолетная непринужденность, которая объединила нас, когда мы сидели в коридоре, исчезла, и теперь мы оба не знали, что сказать.

Потом он улыбнулся:

– Хочешь наперегонки?

Хочу ли я побежать с ним наперегонки? Мне такое даже в голову не приходило.

– Наверное, – произнесла я. – Если ты не расстроишься, когда проиграешь.

Он рассмеялся:

– Ух ты! Похоже, кто-то хлебнул энергетика с утра.

Я покачала головой:

– Вообще-то я ела хлопья с изюмом.

Он открыл рот и снова его закрыл. Я с опозданием осознала, что он пошутил. И внезапно мне больше всего захотелось снова пуститься бежать.

– Постарайся не отставать, – сказала я ему и побежала мимо него, стараясь задать хороший темп.

Какое-то время я даже не была уверена, последовал ли он за мной или я бегу по парку в гордом одиночестве. Потом я оглянулась и обнаружила, что он бежит следом, совсем рядом.

Вскоре мы выбежали из парка и помчались по старой тропе, которая шла у реки, извиваясь вдоль полей и пастбищ. Через некоторое время оказалось, что мы бежим очень близко, то и дело один из нас вырывался вперед, но мы не обгоняли друг друга по-настоящему.

Бежать рядом с ним было легко и даже приятно. Словно сложился какой-то ритм, последовательность движений, которая нас объединяла. Он назвал меня бегуньей, и мне это понравилось. Понравилось, что, может, я ей и правда являюсь или, по крайней мере, могу стать. Но в конце концов мои легкие сначала вежливо, а потом весьма настоятельно напомнили, что мне нужен перерыв. Я замедлилась, побежав трусцой, а затем вовсе остановилась, упираясь руками в бедра, пытаясь устоять перед искушением плюхнуться на траву и хватать ртом воздух, как утопающий.

Ник тоже остановился и наклонился, пытаясь перевести дыхание.

– У тебя неплохо получается, – выговорил он, тяжело дыша.

– Не очень, но я стараюсь, – ответила я. – Понемногу.

Меня хватало только на короткие предложения.

– А я почти поверил.

Из-за усталости мы оба какое-то время молчали, но потом отдышались, и мне показалось, что мы можем снова заговорить. Я чувствовала себя настолько уставшей и расслабленной, что общение с Ником уже не пугало меня, как раньше.

– Нам понравилась запеканка, которую сделала твоя мама, – сказала я. – Лучшая из всех, что нам прислали.

Мне было приятно, что я наконец-то смогла ему это сообщить. С опозданием на пару месяцев, но лучше поздно, чем никогда. Он озадаченно посмотрел на меня, а потом улыбнулся:

– О, это делала не мама. Это запеканка по папиному сверхсекретному рецепту. Он относится к этому очень серьезно.

– Твой папа готовит?

В теории я знала, что мужчины могут готовить, но сомневалась в существовании таких мужчин. Бёрдтон вряд ли можно назвать прогрессивным в этом плане, как и во многих других вопросах.

– Только если считает, что мы это заслужили, – сказал он. – А это не так уж часто.

– И часто вы угощаете других?

– Не очень. Мама иногда устраивает распродажу выпечки для церкви, и только. А папа обычно готовит только для нас.

– Так почему же мы удостоились такой чести?

Он отвел взгляд и уставился на горизонт:

– Потому что я его попросил.

Это был простой прямолинейный ответ, в котором таилось множество смыслов. Глядя на профиль Ника, я задумалась: а что бы случилось, если бы он рассказал Анне о своих чувствах? Может, это не изменило бы ничего. Может, она уже тогда была влюблена в мистера Мэтьюса или кого-нибудь еще и у Ника не было никаких шансов. А может, это изменило бы все.

Я осторожно выпрямилась и принялась разминаться. Через несколько секунд Ник последовал моему примеру. Мы неспешно побежали обратно в парк. Я думала, что мы забрались не так уж далеко, но теперь, когда мы устали и двигались медленнее, казалось, что маршрут, пока мы отдыхали, заметно удлинился.

– Что ж, мне сюда, – произнес он, показывая на север.

– Ага. А мне сюда. – Я показала на юг.

– Ладно. Ну что, на следующей неделе в то же время?

– Ладно, – согласилась я, не вполне понимая, что это – искреннее предложение или попытка сделать прощание менее неловким.