Читать книгу - "Венок для мертвой Офелии - Марина Серова"

Остаток вечера мы провели как-то тихо и грустно. Было безумно жалко Катю, которая ушла домой от нас в слезах. Я проводила ее и выяснила, что Аськи дома еще нет. Это окончательно расстроило Катю, она совсем поникла. Я предложила ей пойти к нам, но, конечно, тетя Катя отказалась.

– Нет, Танечка, у Аськи ключей нету, а она вот-вот придет…

– Ну хотите, я с вами побуду, пока она не вернется? – предложила я.

– Да что ты, я не маленькая, – рассмеялась тетя Катя. – Сейчас чаю напьюсь и спать лягу… Да и Ася взрослая уже.

Я согласилась с ней. Ася – взрослая. С какой-то своей, очень странной жизнью, в которую она никого впускать не хочет.

Мне очень хотелось побыть с тетей Катей – мне было ее ужасно жалко. Иногда я думаю, что мы забываем, что наши матери не вечные, нам все кажется, что самое важное на земле – мы сами.

Обычно, когда понимаешь, что это не так, бывает уже поздно. Но вместо того чтобы посидеть с Катей и потом попытаться поговорить с Аськой, я согласилась с Катей. И вновь я ушла. Чтобы потом ругать себя за то, что бросила бедную Катю одну.

Но кто ж мог знать, что все так обернется? Вечер был тихий, теплый, я шла по улице, слушая тишину и пение лягушек на реке. Один раз покой мой был нарушен проехавшей мимо меня машиной, из окон которой неслась какая-то пошлая попсовая музыка. Женщина скверным голосом орала, что она – «дольчегаббана». Машина была крутая, я без труда опознала тачку Сергея Иваныча и немного удивилась, зачем ему раскатывать по нищей части селения поздним вечером? Но, подумав, что раз он тут ездит, значит, ему это надо, не стала особо заморачиваться. Дошла до дома, где Ольга пыталась вразумить дочь требованием немедленно лечь спать, а та вяло сопротивлялась: «Как это, спать залечь, когда Таня еще не пришла! Я ж волнуюсь, а вдруг маньяки?» Надо сказать, мое появление ребенок воспринял без энтузиазма, даже с некоторым разочарованием. Я подумала, что, если бы и в самом деле в тихом селении завелся маньяк и меня обнаружили бы бездыханной, задушенной или еще как-нибудь по-другому умерщвленной, ребенок был бы заинтригован куда больше, чем сейчас – моей скромной персоной.

– Ну вот, Таня пришла, – сурово заявила Ольга.

– Вижу, – кивнула Варька.

– Изволь спать ложиться, – резюмировала Ольга.

– А чаю попить? – захныкала Варя.

– Утром, – холодно заявила Ольга.

Варька уставилась на меня, ожидая помощи с моей стороны. Но я очень хотела лечь. Чаю же мне нисколько не хотелось. Я чувствовала себя усталой. Почему-то мне подумалось, что очень это правильно, что на свежем деревенском воздухе культурные мероприятия не очень часты, потому что это, если честно, куда утомительнее здесь, чем в городе.

– Я, кстати, нашла монолог Офелии, – сообщила мне Варька.

– И что? Тоже собираешься теперь в театральный? – поинтересовалась я.

– Нет! – всплеснула руками Ольга. – Пусть лучше в свою криминалистику чешет. Я на Аську посмотрела, ну, такую беду в дом-то…

– Ну вот странно, Тань. Вроде он есть, монолог этот, он другой совсем! И по-английски он лучше звучит, и по-русски. А Аська выбрала тот – про подарки. Как будто специально! Хоть он и короче.

– Может, и выбрала потому, что короче. Лень ей было большой читать.

– А мне кажется, потому что Аська в своем Гамлете разочаровалась, – проговорила задумчиво юная следовательница. – Вот, сама посмотри.

Она ткнула мне почти под самый нос свой ноут.

О, что за гордый ум сражен! Вельможи,

Бойца, ученого – взор, меч, язык;

Цвет и надежда радостной державы,

Чекан изящества, зерцало вкуса,

Пример примерных – пал, пал до конца!

А я, всех женщин жалче и злосчастней,

Вкусившая от меда лирных клятв,

Смотрю, как этот мощный ум скрежещет,

Подобно треснувшим колоколам,

Как этот облик юности цветущей

Растерзан бредом; о, как сердцу снесть:

Видав былое, видеть то, что есть!

Потом шел текст по-английски. И в самом деле – по звучанию было очень красиво. Но я бы не стала так вот сразу, как Варька, думать, что выбор другого текста был связан с разочарованием Аськи в предмете ее любви.

– Ну так что, попьем чаю, поговорим? – с надеждой спросила Варька, которой явно не хотелось спать.

Но мне-то спать хотелось. Очень!

Поэтому я промолчала, и Варька, уныло вздохнув и посмотрев на меня как на предательницу, поплелась в спальню, буркнув сквозь зубы: «Спокночи».

– Вот так, Тань, не успею оглянуться, и Варька тоже… Пошлет меня подальше и рванет куда-нибудь свою жизнь устраивать, – вздохнула Ольга. – Правильно говорят: маленькие детки – маленькие бедки. А большие детки…

Она махнула рукой.

Я промолчала. Я не знала, что ей сказать. Судя по всему, Варька сейчас обладала нравом строптивым и чересчур уж самостоятельным. Аська же в детстве слыла ангелом. Была послушна. Нежна, как цветок, спокойна. Держалась за материнскую юбку.

Так что кто знает? Конечно, сейчас Варьке спать не хочется, она бунтует, настаивает на том, что она – личность, но, может быть, как раз из таких бунтарок потом и вырастают хорошие дочери?

Очень скоро и мы с Ольгой расползлись по кроватям, и я сразу заснула, даже не успев поговорить с моими «косточками», – просто вырубилась, едва опустив голову на подушку, сразу, без снов… В голове моей, впрочем, продолжали звучать строчки из монолога Офелии.

А я, всех женщин жалче и злосчастней,

Вкусившая от меда лирных клятв,

Смотрю, как этот мощный ум скрежещет,

Подобно треснувшим колоколам,

Как этот облик юности цветущей

Растерзан бредом; о, как сердцу снесть:

Видав былое, видеть то, что есть!

Я сама не знала, почему я это слышу. Но мне казалось, что это как-то связано с Аськиным таинственным исчезновением. И что эта роль – Офелии – для Аськи значит очень много. Чуть ли не свою душу она играла! Как будто хотела сказать нам сегодня вечером что-то очень важное. О чем-то предупредить…

«Ничего, – подумала я, проваливаясь в сон, – я завтра к ним схожу. И обо всем с ней поговорю. В конце концов, сегодня мы все были немножко нервными».