Читать книгу - "Ночной поезд в Мемфис - Элизабет Питерс"

Слышала. Даже — грешна — читала пару ее романов. Она была одним из любимых авторов Шмидта. Из художественной литературы Шмидт читает только два вида книг: лихо закрученные детективы с участием тощих крутых сыщиков и чувствительные исторические романы с участием беззащитных и знойных героинь. Другими словами, насилие и секс. Я недоверчиво оглядела массивные стати, колыхавшиеся впереди меня. У этой дамы, должно быть, невероятно живое воображение: для человека с таким сложением сексуальная гимнастика, которую она описывает в столь интересных подробностях, физически недоступна.

Так вот почему она показалась мне такой знакомой! Правда, на фотографиях, публиковавшихся на обложках ее книг, усы и морщины, пересекавшие лоб, обычно затушевывали. И отметали пару лишних подбородков.

— Ее героини как на подбор — высокие, стройные блондинки, — тихо сказала я.

Элис хихикнула:

— Интересно будет посмотреть, как ей удастся засунуть высокую стройную красотку в роман о Древнем Египте. Насколько я понимаю, она собирает материал именно для такого романа.

Луиза, запрокинув голову, изучала осыпавшуюся грань пирамиды.

— А где же Надписи На Пирамидах? — с пафосом вопрошала она. Фейсал почти наверняка слышал вопросы и поглупее этого, а потому терпеливо объяснил:

— Внутри пирамиды, мисс Вандин. Вы идете?

Вместо ответа она повернулась к нему спиной и спросила Элис:

— А вы?

— Да, собиралась.

— В таком случае я — с вами. Мне нужно, чтобы кто-нибудь перевел кое-какие из этих текстов; хочу услышать эхо магических заклинаний, отражающееся от стен погребального покоя. — И, воздев руки к небу, она продекламировала: — О боги подземного царства, примите этого фараона с миром! О небесные водители, обрушьте венец Анубиса на всех, кто посмеет осквернить эту гробницу!

Для Фейсала это было уже слишком.

— Боюсь, такого текста здесь нет, мисс Вандин, — сказал он.

Она несколько раз смерила его презрительным взглядом:

— Откуда вам знать? Доктор Гордон специалист...

— Но не по настенным текстам пирамид, — перебила романистку Элис. Ее лицо вспыхнуло, но все же не так ярко, как лицо Фейсала. Очень спокойно она продолжила: — Докторская диссертация Фейсала касается, в частности, сравнения текстов на стенах пирамид и на саркофагах. Он окончил Оксфордский и Чикагский университеты. Знаете, я, пожалуй, не пойду с вами. Там внутри воздух... спертый.

После того как группа исчезла в чреве пирамиды, я сказала:

— Браво, Элис. Твердо, но элегантно.

— Слишком элегантно. — Элис сняла шляпу и принялась обмахивать пылающее лицо. — До нее все равно не дошло. В каждой группе попадаются подобные особы. Не знаю, зачем я старалась: чванство и невоспитанность неистребимы.

— А почему при такой квалификации Фейсал служит гидом?

Элис пожала плечами:

— Трудно найти работу. Не вам это объяснять.

— Вы правы. — Воспоминание о том, на какие уловки пришлось пойти, чтобы получить мое нынешнее место, заставило меня съежиться от стыда. Шантаж слишком сильное для этого слово, хотя...

— Его отец — незначительный чиновник, — продолжала Элис, — хотя и вполне уважаемый, но не более того. Он положил жизнь на то, чтобы его сын — единственный сын — сделал блестящую карьеру. Можете себе представить, какое колоссальное давление испытывает Фейсал в семье?

— Да. Думаю, люди в общем-то везде похожи друг на друга.

— В некотором смысле да, — усмехнулась Элис. — Но очень отличаются друг от друга в других отношениях. Давайте посмотрим еще несколько мастаб, хотите? Если вы любите рельефы, там есть несколько совершенно замечательных. Или предпочитаете Серапеум? Это далековато, но...

— Не такая уж я любительница глубоких и темных подземелий.

Я сказала это не думая, но, сказав, пожалела, что поступила неосторожно, даже если речь шла о таком доброжелательном человеке, как Элис. Она не стала развивать эту тему, просто кивнула.

К тому времени как Элис закончила экскурсию по окрестным достопримечательностям под палящим солнцем, предпринятую специально для меня, мое отношение к темным подземельям, куда не проникает солнце, стало более благосклонным. Но когда мы собрались у автобуса, я увидела, что не только у меня красное, вспотевшее лицо и изнуренный вид. Группа, посетившая пирамиду, выглядела не лучше моего. Тем не менее они были явно довольны. Свит до небес превозносил лекторское искусство Фейсала, а Брайт не переставая согласно кивал и широко улыбался. Я не без удовольствия отметила, что Луизины покрывала превратились в лохмотья, должно быть, кто-то на них наступил.

Откинувшись в кресле в кондиционированном комфорте автобуса, я пыталась сосредоточиться на проплывающем мимо экзотическом пейзаже — золотистая в лучах уходящего солнца Ступенчатая пирамида, зеленые поля люцерны и овощей, босоногие ребятишки, улыбающиеся и машущие руками вслед нам, неверным иностранцам... Но в голове у меня была мешанина бессвязных впечатлений. «Ступенчатая пирамида имеет двести четыре фута в высоту... Вы нравитесь Лэрри, потому что относитесь к нему как к нормальному человеку... О боги подземного царства, примите этого фараона с миром... Бедная милая дама постоянно переедала...»

Джен не притворялась. Кое-какие неприятные доказательства тому все еще оставались на моем костюме. Неужели Джон действительно так далеко зашел, что решил, несмотря ни на что, претворить в жизнь свой план? Я не без оснований была уверена, что Каирский музей пока не тронут; если Джон собирался провести мероприятие только через три недели, он не мог так быстро перестроиться. Как бы то ни было (убеждала я себя), я выполнила свою задачу в качестве скромного шпиона. Свит и Брайт знали, что Джон — тот человек, за которым они охотятся. Я дала им это понять настолько ясно, насколько позволяли обстоятельства, они не могли не сообразить, что я имела в виду. Теперь от меня больше ничего не зависело; не требовать же, чтобы я добровольно встала на защиту Каирского музея с шестизарядными револьверами в обеих руках!

Первым, кого я увидела, поднимаясь по трапу, был Джон. Он стоял, опершись на перила, с сигаретой в руке. Ветер элегантно трепал его кудри, рубашка была свежей и чистой словно только что выпавший снег, и он смотрел на запыленную, обгоревшую, ковыляющую братию с добродушной снисходительностью.

— Гораздо лучше! — крикнул он в ответ на чей-то вопрос, скорее всего Фейсала, уж во всяком случае, не мой — я просто потеряла дар речи. — Врачи сказали, что беспокоиться не о чем. — Он перевел на меня взгляд своих голубых, ничего не выражающих глаз и добавил: — Я уверен, что вы хотели узнать об этом как можно раньше.

Засим он удалился, оставив меня барахтаться, как выразилась бы Луиза Фенклифф, в кипящем потоке бурных и противоречивых чувств. Главным среди них был гнев.

Я выудила Сьюзи из группы пассажиров, стоявших на палубе в очереди за ключами от своих кают.