Читать книгу - "Без гнева и пристрастия - Анатолий Степанов"

Не открывая глаз, он увидел желто-оранжево-багровое пламя, рвущееся вверх и в стороны, как знамя на ветру. Края этого жаркого знамени завивались в спирали. По-прежнему, не открывая глаз, он пытался увидеть другое, но не увидел ничего, кроме этого багрового, жирно-черного костра. Ничего. Ничего.

Он застонал, открыл глаза, и белый свет резанул ему по глазам. Он полуприкрыл веки, пытаясь ресницами смягчить удар. Но ресниц не было, и он, привыкая к ослепительности мира, стараясь не смотреть в сторону окна, сквозь щель прищуренных глаз осторожно оглядывал пол и стены. Пол был дощатый, крашенный коричневой масляной краской. Недавно. Стены бледно-голубые. Рядом с его кроватью стояла облупившаяся белая тумбочка и такой же табурет. Теперь можно. Раскрыв глаза, он увидел яркий прямоугольник и белые сиротские занавески в пол-окна, делящие его прямоугольник на две половины — сверкающую и матовую. В сверкающей плавала, покачиваясь, ярко-зеленая, вибрирующая мелкими березовыми листьями ветвь. Обрадовавшись, что глаза уже не болят, он еще раз осмотрел крошечную свою комнату.

Больница. Он в больнице. Как? Когда? Почему?

Он снова закрыл глаза, пытаясь вспомнить все. Или хотя бы что-нибудь. Но на темном экране плотно сведенных век вновь возникло пламя, адское пламя и более ничего. Он закричал. Не закричал даже — застонал, заревел, зарычал, зарыдал. Опомнившись, заставил себя замолчать.

Но уже прибежала на крик молоденькая толстушка в белом халате. Толстушка склонилась над ним:

— Больной, вам плохо?

Он не понимал, хорошо ему или плохо, но на всякий случай ответил:

— Нет.

— Тогда можете подождать минуточку, да? — угодливо спросила она и, не дожидаясь ответа, выбежала в коридор, не закрыв дверь. Из коридора ворвался слабый дух щей. Не стук каблуков — шлепанье тапочек. И далекий голос толстушки, сообщивший кому-то:

— Он очнулся, Юрий Серафимович! Я же говорила, что он сегодня очнется, вот он и очнулся!

Теперь каблуки. Твердые, решительные, мужские.

Юрий Серафимович был тридцатилетним спортивным и, судя по не дежурной, а естественной улыбке, жизнерадостным человеком. Белый халат еле слышно потрескивал, когда он присаживался на табурет рядом с кроватью. От халата исходил приятный запах чистоты и крахмала.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Юрий Серафимович.

— Не знаю, — честно признался он.

— Еще не знаете, — уточнил Юрий Серафимович, теплыми пальцами посчитал пульс лежавшего в кровати и спросил застенчиво: — Кто вы?

— Кто я? — Он как бы повторил вопрос.

— Да, да, — подтвердил свой вопрос Юрий Серафимович, — кто вы?

— Кто я? — задал встречный вопрос он.

— Вы не знаете, кто вы? — осторожно удивился Юрий Серафимович.

Он помолчал недолго и откликнулся печальным эхом.

— Я не знаю, кто я.

— Успокойтесь, успокойтесь… — Юрий Серафимович еще раз улыбнулся, но на этот раз улыбочка была явно принужденной. — Вероятно, у вас после сильнейшего шока временная потеря памяти. Это проходит, это всегда проходит.

— Какой шок? — Его вопросы были тяжелы и просты.

— Шок, полученный вами одновременно с ожогами, вывихом правого плеча и серьезным сотрясением мозга при автокатастрофе.

— Какой автокатастрофе? — продолжал тупо недоумевать он.

— Вы попали в автокатастрофу, — терпеливо и почти по слогам, как дефективному, стал рассказывать Юрий Серафимович. — Ваш автомобиль «жигули» на повороте сорвался с обрыва. Вы — неместный и, вероятно, поэтому не знали коварного поворота на дороге. Ваш «жигуленок» дважды перевернулся и загорелся. И тут произошло два чуда: непонятным образом вы с таким сотрясением мозга сумели выбраться из горящей машины и бросились в нашу речку. Это первое чудо. А второе чудо, что вы, лежа без сознания в воде, не захлебнулись. Вы — замечательный везунчик, и я уверен, что с вами будет все в наилучшем порядке.

— Где я?

— Вы в больнице.

— Где я? — раздраженно повторил он.

— Вы в районном центре Мельники, что в двухстах верстах от Первопрестольной. Такой ответ вас устраивает?

— Не знаю. — Он действительно не знал, устраивает его такой ответ или нет. Он ничего не знал.

— Ну напрягитесь! Напрягитесь! — вдруг требовательно взмолился Юрий Серафимович, до ощутимости сжав его запястье. — И вспоминайте. Не факты, не события, не людей — вспоминайте самые последние свои ощущения и эмоции. Ну, ну! Ночь, вы один в автомобиле, удовлетворение от завершенного дела или азарт для завершения незавершенного… Покой, тихая музыка из автомобильного радиоприемника… Какая музыка? Какая музыка?